Ба! Да уже и не тятя покойный вовсе, а вполне здравствующий император Павел Петрович! Только плетка в руках та же самая, и ею – все по тому же голому гузну: “Я тебе покажу, Двоехоров сын, как в фельдмаршалы метить. – Плеточка по гузну, уже почти нечувствительному – вжик, вжик! – В фельдмаршалы восхотел, а у самого косица на парике серая, нечесаная, подобно пакле! Под шпицрутены у меня пойдешь! Дворянства лишу, в заводах сгною!..”
Мигом и сна ни в одном глазу. Подскочил на койке Двоехоров, так подскочил, будто его вправду плеткой по гузну ожгли. А неспроста привиделось, понял. У сотоварища по батальону, тоже капрала, тоже сына дворянского, у Алеши Ильина, второго дня император узрел, что ворот мундира на треть вершка выше положенного по уставу. Все-то думали, его за это на неделю-другую под арест. Однако же чересчур император осердился за такое якобинство, санкюлотом назвал и сперва пощечиною пожаловал, а затем, еще более вознегодовав, и дворянства в мах лишил, и в заводы отправил. И без шпицрутенов не обошлось. Вкатили, правда, немного, только пятьдесят палок, но и того не желаете ли?..
Вот в такие времена, братцы, живем! А то – в фельдмаршалы! Ишь!..
В страхе Божием прошлепал Двоехоров по дощатому полу босиком к своему парику, возлежавшему на столе, зажег свечку, присмотрелся и так и сяк. Нет, косица вполне исправная, белее не бывает. Однако ж от греха взял да и еще набелил мукуй и косицу, и весь парик. За переусердство никто не осудит, а за оплошность шкуру сдерут. Тем паче что попасться завтра на глаза императору очень даже вероятственно. Ибо никому иному как ему приказано завтра утром препроводить ко дворцу этих немцев понаехавших.
Общим числом тех немцев пять человек. Из каких краев прибыли, иди пойми. За главного у них старичок, титулом граф, по виду (Двоехоров так для себя решил) гишпанец. Этот по-русски говорил не плоше иного природного русака. И не чинился, хоть и граф, объяснил ему, Двоехорову, что прибыли они из Мальтийского ордена. Про такую, однако, землю капрал не слыхивал, хоть географической науке был не то чтобы шибко, но все-таки обучен. Но и расспрашивать далее не стал, не желая выказывать перед иноземцами свою малую по сей части просвещенность.
Странная, видно, была земля, этот самый Мальтийский орден. Старичок, допустим, гишпанец. А самый молоденький – германских, это точно, кровей. И французишек двое, самых что ни есть французистых. А вот пятый – в жизни не разберешь, кто такой. Лицом черен почти как арап, глаза слепые – бельмами. Именуют отцом Иеронимом – стало быть, монах. Только странный монах: на груди стальная кираса, на поясе длиннющий меч. Меч-то зачем, спрашивается, монаху? А уж слепому монаху – и вовсе смех только.
Да одеянием и все эти господа мальтийцы ему под стать – у всех старинные палаши, у всех какие-то пудовые вериги, плащи наподобие рыцарских, с восьмиконечными не то звездами, не то крестами.
Впрочем, до рыцарских причуд государь охоч. Но твоего брата капрала сие не касательно: ты изволь уставную амуницию соблюсти, чтобы все чин чином, не то отправишься