Я рассказывала о покинутом городе. О комфортном современном и о том, из 90-х, жить в котором, как и во всей стране, было часто страшно и голодно. Но при этом весело – возможно, потому, что на это время пришлись мои детство и юность. Иногда в конце посиделок, после рюмки-другой узо6, я, как кот ученый, рассказывала сказки Пушкина. И про мертвую царевну, и про Руслана и Людмилу… Для пущего эффекта строки, которые помнила наизусть, произносила по-русски.
Вскоре выяснилось, что Димитрис, хотя по образованию инженер, но в душе – музыкант и поэт. Среди его знакомых было много певцов, а сам он знал и придумывал несметное количество мантинад7. Я сказала, что на моей родине таких называют физиками-лириками и мой папа из их числа. Димитрис смеялся, так ему понравилось это определение.
Под конец ежевечерней трапезы они с Яннисом устраивали концерт. Димитрис упирал о колено критскую лиру – инструмент грушевидной формы с тремя струнами. Яннис усмехался, давая понять, что первые строки уже созрели в его седой круглой голове. И начиналось.
Димитрис взмахивал смычком, лира всхлипывала. Яннис запевал:
– Не кричи, жена, ухожу, жена,
Пить вино с любимою.
Димитрис подхватывал:
– Все поймет, все простит она.
Море – моя любимая8, жена.
Мантинада следовала за мантинадой – каждая последующая была связана с предыдущей по смыслу. Импровизировали на ходу. Пуча глаза на Марию, Яннис продолжал:
– Эх, дала моя жизнь течь,
Заполни ее, море-любимая!
– Но утешься, жена, я вернусь,
Не забудь ягненка запечь.
Последние две строки – это уже заканчивал Димитрис.
И Мария, смеясь, шлепала его полотенцем по шее.
После одного такого особо теплого вечера у меня родилась идея. Неделю назад привезли стулья. Обычные, как в любой критской таверне, – с плетеными сиденьями и деревянными спинками. Покрыть их лаком? Сделать разноцветными? Все не то.
Однажды утром, когда Мария собиралась в огород, я подсунула ей под нос лист:
– Мария, прочти, пожалуйста, поправь ошибки.
Все-таки в письменном греческом я была пока не сильна.
Мария сперва прочла. Поправила. И только потом спросила:
– Что это?
– Это мантинады. На спинке каждого стула я выжгу отдельную мантинаду.
Мария посмотрела на меня взглядом, который я идентифицировать не сумела. И потому пока решила дать ему рабочее название «сумасшедшая русская».
Довольно споро я выжгла несколько четверостиший.
Первое было такое:
Пучеглазые рыбы знают мою тайну,
Осьминог бормочет о ней с креветками,
И только