– Да, Софи, те самые сенаторы, которые прямо сейчас убеждают твоего отца подать в отставку.
Сенаторы – у моего отца! И я об этом ничего не знаю! Что это, если не заговор? Как может Эмиль быть таким спокойным в тот момент, когда мои враги склоняют моего отца предать меня?
Он увидел, как заблестели мои глаза, и воздел руку, останавливая меня:
– Не торопись бросаться в битву, отважная Пенфесилея. Не все данайцы трепещут перед тобой.
Я взяла себя в руки и сказала:
– Продолжай, кузен.
– Это началось на званом вечере у князей Виталинов. Само собой, мы со Стефанией там были. Обычный вечер, ничего экстраординарного. Пока не появилась…
– Позволь, я догадаюсь! Пока не появилась Клеменция Милиссина?
– Да! её, разумеется, никто не ждал, ты знаешь, она не нашего круга… Но она возникла из темноты, равно erinnys ex tragoedia,11 вызвала принцепса Клавдия Петрина, который вместе с моим отцом предавался Каиссе,12 и потребовала завтра же, то есть уже сегодня, созвать Сенат! Князь Клавдий задал ей резонный вопрос: зачем?
– Пустой вопрос, – усмехнулась я. – Известно, зачем: чтобы вынести вотум недоверия первому министру!
– Она сказала иначе… Извини меня, Софи, я не стану повторять всего, что она о тебе наговорила! Какие-то страшные вещи!.. Будто ты совратила её сына Марсия, и в результате… – мой достойный кузен покраснел и остановился на полуслове.
– Не надо, Эмиль, не говори. Я примерно представляю, на что она способна в исступлении. Лучше скажи, кто слышал клеветнические речи.
– Я, моя жена, Клавдий Петрин, ещё сенаторы Виталин, Ираклин, Валентин, моя бабушка Цецилия Даласина, а кроме сенаторов…
– Ясно, кузен. И как они отреагировали?
– А как ты думаешь, кузина? Они были потрясены!
– Корнелий Марцеллин это слышал?
Эмиль насупился и проронил:
– Его там не было. Виталины, насколько мне известно, люди порядочные и с подобной публикой не знаются. Забери меня Эреб, Софи, но у меня создается впечатление, что ты довольна выходкой Милиссины! Она оклеветала тебя – а ты довольна?
Я улыбнулась и сказала:
– Mallum nullum est sine alique bono.13 Когда обсуждают мою политику, это одно. А когда пытаются опорочить честное имя дочери Юстинов, это совсем другое. Когда меня чернят плебеи в своих газетках, это никого не может удивить. Было бы странно, если бы радикалы из народа вдруг полюбили наше правительство. Но когда сенатор Империи начинает вести себя, как последняя плебейка, ты прав, Эмиль, это чересчур для высокородного собрания! Оно перестаёт обсуждать мою политику и переключается на защиту моего честного имени. А если учесть, что искренних друзей Клеменции в Сенате можно пересчитать по пальцам одной руки, то я не вижу причины, по которой мне следует бояться завтрашнего заседания.
– Никакого заседания не будет, – угрюмо произнес Эмиль. – Позволь, я закончу. Сенаторов весьма смутило, почему