Был отпуск, было много свободного времени, – и они могли, они хотели рассмотреть все повнимательней. В первый день, наутро, Олег гулял по двору с телефоном и снимал на него все подряд: застенчивый цветок на глади воды, розовая кипень олеандра, лягушка зеленая, сидящая задумчиво на каменном краю колодца. И рыбки, золотые рыбки, всплывающие из донной тины мини-бассейна.
Машину поставили под платаном, чтобы не пекло солнце, и прошли к каменной арке ворот.
– Теперь мы тут живем, – сказала Рита.
– Хорошо живете, – сказала Вера.
Рита хотела, чтобы Вера была впечатлена, чтобы сказала «ах», хотя и знала, что та по-другому выражает свой восторг. Вера никак его не выражает, принимая вещи такими, каковы они есть.
– Дом очень фотогеничный, – сказала Рита, – Жаль только, что с соседями.
– Нормально, – сказал Олег, – Они тихие.
Справа, по другую сторону зеленой изгороди, в другой половине жила французская семья: мужчина, похожий на бывшего рокера, с седыми длинными волосами, собранными на затылке в хвост, полная женщина в линялой майке и с круглым лицом популярной детской писательницы, а еще белобрысый парень, не то сын их, не то гость.
Когда в интернете подыскивали жилье на отпуск, о соседях речи не шло; Олег, узнав, был поначалу недоволен, но хозяйке по имени «Виолетта», вручившей ключи в условленный час, ничего не сказал. В остальном ведь все было точно так, как в рекламе, за исключением нежданных соседей – людей вежливых, деликатных, говоривших им за день только «бон жур», а больше ничего. Однажды старый рокер, сидя вечером в своем саду, бренчал на гитаре.
– А ты аккордеон взяла? – спросила Рита.
– Нет, – сказала Вера, – дома забыла. Ужас.
– Ну, вот. Приехала во Францию, а сама без аккордеона.
– И не говори.
У них было так заведено: Рита говорила глупости, а Вера ответствовала на языке разума. Одна сеяла хаос, а другая его усмиряла, – и все было дурачеством, не по-настоящему.
– А у соседа есть гитара и мопед, – сказала Рита.
– Одинокий? – спросила Вера.
– Когда это кому-то мешало? – и дохнуло юностью, веселыми глупостями их общих московских лет.
Вере отвели дальнюю спальню. За нее Олегу пришлось доплатить. Рита попросила, чтобы он не говорил Вере – для подруги и сам французский вояж был не по карману, в чем та, конечно, не призналась бы и под страхом смертной казни. Она содержанкой никогда не была и быть ею не хотела.
В той спальне стояла огромная кровать удобной высоты; узкий старинный шкаф закрывал собой дверь в другую комнату; единственным украшением монашеской комнаты был антикварный ночник на прикроватной тумбочке: крохотная лампа с абажуром из блекло-розовой ткани.
– Какой