6.
Не желая расставаться с резиновым ёжиком, она убрала его в сумочку. У нее возникла убежденность, находясь рядом с ней, игрушка своим присутствием не позволит ей больше оставить сына в лифте и после забыть об этом, вычеркнуть из памяти, так будто ничего не было. И, кроме того, она просто не могла взять и выбросить ее. Как не смогла выкинуть бумажный флажок, найденный в песочнице.
7.
Поднимаясь по лестнице, она не могла пройти мимо «стены поэзии». Так она называла участок между пятым и шестым этажами, где, вместо привычного сейчас в спальных районах доморощенного граффити, можно было обнаружить тексты песен популярных среди подростков рок-групп и дворовый фольклор, в меру приправленный словами, которые в книгах обычно принято заменять многоточием.
Но эта стена поэзии, оставаясь по сути тем, чем ей и надлежало быть, изменилась по содержанию. На ней больше не было песен и стихов о любви подростков, о несчастной собаке, не было и изображения сердца пробитого стрелой амура. Катя очень хорошо помнила его – искусно нарисованное, оно выглядело объемным, будто выпирающим из стены.
Все это заменили грубые порнографические рисунки и никогда не слышанные ей раньше стихи.
Рисунки были подробными, вульгарными, и отнюдь не детскими. Их скорее бы нарисовал престарелый озабоченный импотент, чем подросток. Подростки с их гиперсексуальностью даже представить не могли всей изображенной тут гадости. Такие рисунки могли бы принадлежать кисти Сальвадора Дали, если бы он принялся иллюстрировать Playboy.
Ее взгляд пробежал по кривым строчкам.
Я – кукла-вуду
Плакать не буду
И запомни
Я ничего не забуду
Она не слышала раньше такой песни и не замечала этого текста на «стене поэзии». Было в нем что-то зловещее, перекликающееся с ее ощущениями. Правее текста была нарисована голова вороны, скрытая капюшоном. Рисунок напоминал изображение чумного доктора со средневековых гравюр. Только клюв был длиннее и не загнут к низу.
Ниже было еще несколько десятков строк. Она прочитала окончание.
Как только отойдут
красные воды,
найдутся всем куклы Вуду
и кукловоды.
Сеанс иглотерапии
идёт покуда
есть в зеркале кукловод или
кукла Вуду.
У неё появилось огромное искушение связать между собой природный феномен, свидетелем которого она стала, и текст никогда не слышанной ранее песни. Будто все происходило не просто так, а по сценарию загадочного кукловода. Любое событие, любое слово или ощущение несло в себе смысл и увязывалось с придуманным им сюжетом. Ее сознание, как и сознание любого человека, стремясь найти закономерность в совпадениях, обнаруживало скрытый смысл там, где его не было и верило, что всякое ружье, рукой сценариста повешенное на стену, к финалу обязательно отыщет свою жертву.
Упомянутые