В общем, дело в том, что каждый стук (звонок у нас давно уже не работает) в дверь не предвещает ничего хорошо. Особенно, когда никого ты не ждешь, а за окном теплый весенний день.
У крыльца стояла моя классная руководительница, глядела на меня, нахмурившись.
– Это твои? – спросила она, показывая пальцем на окурки в траве.
– Нет, – говорю я, и сразу же начинаю себя ненавидеть за то, что зарделся. Я ведь не боюсь ее, ни капли, мне плевать, расскажет ли она матери, да пусть хоть отцу рассказывает. Но я все равно раскраснелся, как пристыженная девчонка. Да и с чего я вообще взял, что она отличит мои окурки от отцовских, и побежит сразу болтать об этом? И стоит, главное, такая вся строгая, но от этого не менее красивая, в своей деловой черной юбке и белой блузке, скрестила руки на груди, смотрит. Я, то и дело, поглядывал на ее ножки в туфельках на низком каблуке, вскидывал вопросительный взгляд ей в глаза, потом отворачивался в сторону, пока она думала, с чего начать разговор. Я-то знал, чего ей нужно: меня прут из школы.
– Есть кто-нибудь из родителей дома? – спросила она, наконец.
– Мама на работе, а отец спит, – ответил я.
– Боюсь, тебе придется его разбудить.
– Может, не надо?
– Боюсь, надо. Я не раз звонила твоей матери, она не раз обещала зайти в школу. И почему я ее до сих пор не видела, можешь хоть ты мне сказать?
– Она работает допоздна, устает, – говорю.
– Ладно, разбуди, пожалуйста, отца, потому что мне нужно поговорить с кем-нибудь из твоих родителей, – настаивала она. – Ко мне сегодня приезжает сестра, и я не могу провести тут весь день.
Разбудить – дело нехитрое, последствия, только вот, могут быть самые непредсказуемые. Я медленно поплелся в дом, обернулся у самого входа в надежде, что она вдруг вспомнит о каких-либо срочных делах или нормах приличия, решит зайти в следующий раз. Но она была непреклонна.
Спустя целую вечность передо мной показалась дверь в комнату отца. Я глубоко вдохнул и постучался. Внутри едва слышно бормотало радио. Вторая попытка дала результат: мне ответили недовольным мычанием, послышался скрип кровати, шарканье ног. Я прислушивался. Внезапно звонкий, громогласный голос классной заставил меня подпрыгнуть на месте. Она стояла в прихожей и требовала поторопиться. Я отвернулся, чтобы попросить ее вести себя чуть тише, потому что отец редко пребывал в хорошем расположении духа, когда выпьет, а если его будят – то и подавно. Холодные руки легли мне на плечи.
– Какого хера? – спросил он.
Тонкие жесткие пальцы до боли впивались в кожу, пока я рассказывал, зачем потревожил его. Он дослушал, краешком изодранной, не стиранной лет десять, майки вытер слюну с уголка рта, и влепил мне по уху.
Я сидел на полу, опершись на стену, в ухе гудело, но, несмотря на это, до меня доносились крики с улицы. Кричал в основном отец, классная же сохраняла спокойствие. Мне стало тошно. Не люблю ссоры и крики – глупое выяснение отношений, люди кричат, но друг друга не слышат. Осточертели они мне за последние годы, прямо аллергия на них. Как только родители заводят свое, я сбегаю из дому, брожу где-нибудь по окрестностям до ночи, или сижу на рыбацком мостике, бросаю в воду камешки.
Пока они разбирались, я перебрался в свою комнату. Не знаю, чем там все закончилось. Спрашивать у отца не хотелось, поэтому оставалось только догадываться. Но я уже подумывал уйти из дому. Регулярные прогулы – не бог весть какая трагедия, да только матери этого не объяснить. И она сегодня мне припомнит все. Ее интересовало отсутствие пропусков и хорошие оценки в дневнике. А мне плевать. Я вообще лучше бы бросил школу и делал деньги, да только она говорит, что такого оборванца без диплома не возьмут никуда, даже подметать дороги. Никогда я не стремился подметать дороги, скажу я вам.
Вечером мать не сказала мне ни слова. Незаметно пробралась в свою комнату и тихо плакала в подушку. Наверное, ей позвонили классная или директор, сказали, что окончательное решение принято – забирайте документы. Скорее всего, она и не сомневалась, что меня однажды выпрут.
Я не хотел оставаться в этих стенах ни минуты. На секунду задержался в коридоре, прислушивался, затаив дыхание, к всхлипам матери, но войти не решился. Что ж я за сволочь-то такая, спрашивал я себя. Не могу найти в себе сил и успокоить человека, который страдает из-за меня. Бегу, поджав хвост, словно мне и вовсе плевать.
Улица встретила вечерней прохладой и свежестью. Мне хотелось посидеть с кем-нибудь минутку-другую, выговориться, получить, может, какой-то совет. Да что там, хоть бы и молча прогуляться. Чувствуешь себя вдвойне несчастнее со своей проблемой, когда тебе не к кому пойти поговорить по душам.
Перед моим двором целовалась влюбленная парочка. Мне прямо неловко стало. Стоял возле калитки и не мог решиться выйти. Думал вернуться к дому, подождать, пока уйдут, но девушка заметила