Еще одна причина, чтобы положить конец войне.
Я покрепче запахиваю куртку, которую мне дала Симона. На улице очень холодно, и я дрожу, но при этом потею, а значит, как я помню из целительских курсов, у меня жар. Задираю рукав и заглядываю под повязку. Кожа вокруг обруча все еще красная и припухлая.
А вверх по руке ползут красные полоски.
Полоски означают инфекцию. Причем серьезную.
Я опускаю рукав и пытаюсь не думать об этом. И еще о том, что я скрыла свою болезнь от Тодда.
Ведь сейчас главное – найти госпожу Койл.
– Так, – говорю я Желудю, – она часто вспоминала океан. Может, на самом деле он не так уж и далеко?
Вдруг у меня в кармане начинает верещать комм.
– Тодд? – не глядя, отвечаю я.
Но это Симона.
– Немедленно возвращайся, – говорит она.
– Зачем? – с тревогой спрашиваю я. – Что случилось?
– Кажется, я нашла твой «Ответ».
Что было до
С олнце скоро взойдет, и я подхожу к костру, чтобы взять немного еды. Земля смотрит, как я беру миску и накладываю себе тушеные овощи. Их голоса открыты – закрыть их и оставаться при этом Землей практически невозможно, – а потому я слышу, что они меня обсуждают. Их мысли расходятся кругами, формируя единое мнение, затем где-то складывается прямо противоположное и катится обратно – все происходит так стремительно, что я с трудом успеваю следить.
А потом Земля принимает решение. Одна из них встает и протягивает мне большую костяную ложку, чтобы мне не пришлось хлебать еду прямо из миски. За ней я слышу голоса других, вернее, общий голос, тоже добродушный и готовый помочь.
Я протягиваю руку за ложкой.
Спасибо, говорю я на языке Бремени…
И снова – легкое неприятие моего языка, презрение к чему-то чужому, чему-то отдельному и столь красноречиво свидетельствующему о моем позоре. Это чувство почти сразу прогоняют и забивают бурлением голосов, но оно совершенно точно было.
Ложку я не беру. Виноватые голоса летят мне вслед, но я, не оборачиваясь, иду к недавно обнаруженной тропинке, ведущей на скалистый холм в стороне от дороги.
Земля разбила лагерь вдоль дороги, где местность более ровная, но горные жители расположились и на холмах: они привыкли устраиваться на крутых склонах. Внизу, у самой воды разместились жители рек: они спят в наспех сколоченных лодках.
Но все же… Земля ведь едина, так? Здесь нет чужих и нет своих.
Есть лишь Земля.
А я – тот, кто стоит в стороне.
Дохожу до того места, где склон становится совсем уж крутым, и подтягиваюсь на руках. А вот и уступ, на котором можно сидеть и смотреть на Землю, так же как Земля может сидеть на гребне холма и смотреть на Бездну.
Место, где можно побыть одному.
Но я не должен быть один.
Я мог бы есть и смотреть на занимающуюся зарю вместе с моей любовью, готовясь к новому сражению.
Но