И храни Боже любого, кто ей помешает.
Например, Фредерика Клоусона, или просто Прыща.
Она поднялась на площадку второго этажа. В квартире Шульманов гремела музыка. «Ганз энд Роузез».
– НУ-КА БЫСТРО ВЫКЛЮЧИЛИ МУЗОН! – заорала она во весь голос… а когда Доуди Эберхарт врубала голос на полную мощность, от ее децибелов трескались оконные стекла, у детей лопались барабанные перепонки, а собаки падали замертво.
Музыку приглушили мгновенно. Доуди прямо чувствовала, как Шульманы испуганно жмутся друг к другу, словно пара дрожащих в грозу щенков, и молятся, чтобы эта Злая Ведьма с Эл-стрит пришла не к ним. Они боялись ее. И правильно делали. Шульман работал юрисконсультом в очень солидной фирме, но ему предстояло нажить себе еще пару язв, прежде чем его влиятельность укрепится настолько, что он сможет без всяких последствий огрызаться на Доуди. Если он что-то вякнет сейчас, на данном этапе своей молодой жизни, она сожрет его с потрохами, и он это знал, что не могло не радовать.
Когда твой счет в банке стремительно тает, а портфель инвестиций худеет, приходится радоваться хоть чему-то.
Не сбавляя шаг, Доуди повернула за угол и начала подниматься на третий этаж, где в одиноком роскошестве жил Фредерик Клоусон, он же Прыщ. Она шла все с той же неотвратимой неспешностью носорога, бредущего по травянистой равнине: подбородок приподнят, дыхание нисколько не сбилось, несмотря на столь мощный вес. Прочная лестница мелко подрагивала.
Доуди уже предвкушала, что сейчас будет.
Клоусон даже не стоял у подножия корпоративно-юридической пирамиды. Он к этой пирамиде вообще еще не приблизился. Как у всех студентов-юристов, которых знала Доуди (исключительно как жильцов; она никогда не трахалась с кем-то из студентов в своей «другой жизни», как она это теперь называла), у него были слишком большие запросы при слишком малой платежеспособности. Все эти студенты-юристы считали себя шибко умными и пытались компостировать ей мозг. С ней этот номер обычно не проходил. Потому что давать им отсрочку по платежам – это почти то же самое, что давать даром. Один раз уступишь, и тебя будут иметь во все дыры.
Образно выражаясь, конечно.
Однако Прыщу Клоусону удалось частично прорвать ее оборону. Четыре раза подряд он задерживал оплату, и Доуди это терпела, потому что он убедил ее в том, что в его случае старая скучная сказочка – это не сказка, а быль (или может стать былью): у него будут деньги.
Вряд ли бы у него что-то вышло, если бы он принялся утверждать, что Сидни Шелдон – это на самом деле Роберт Ладлэм, а Виктория Хольт – это Розмари Роджерс, потому что Доуди было наплевать на всех этих писателей и на миллиарды их двойников. Она предпочитала криминальные романы, и чем больше в них «мяса», тем лучше. Она вполне допускала, что многим нравится романтическая размазня и шпионская хрень, если список бестселлеров в «Пост» может служить показателем, но сама Доуди читала Элмора Леонарда