«Обратите на него внимание. Он всех заставит о себе говорить»
Столица Австрии поразила 17-летнего провинциального юношу размахом музыкальной жизни[6]. В этом городе все пело. На улицах и площадях, в садах, где устраивались многолюдные народные гулянья, звучали австрийские, немецкие, венгерские, славянские, итальянские, цыганские песни и танцы в исполнении уличных певцов под аккомпанемент гитары, арфы, скрипки или небольшого инструментального ансамбля.
В аристократических салонах богатейших австрийских, венгерских и чешских князей выступали с концертами выдающиеся музыканты, которых приглашали и в императорские дворцы. У венской знати имелись собственные оперные труппы, оркестры, ансамбли. Многие аристократы были не только меценатами – покровителями музыкантов, но и сами считались композиторами и исполнителями: они брали уроки композиции и игры на клавесине, скрипке или каком-нибудь другом инструменте у знаменитых музыкантов, а затем выступали с собственными симфониями или квартетами.
С шести до восьми утра в зале сада Аугартен играл симфонический оркестр из числа высшей знати, в котором участвовали и дамы. 4 раза в год устраивались открытые концерты, называвшиеся «академиями», в пользу вдов и сирот музыкантов. На концертах Общества музыкантов исполнялись оратории, и количество исполнителей доходило до нескольких сотен. Два императорских оперных театра в центре Вены ставили итальянские и немецкие оперы и балеты. В двух народных театрах, расположенных в пригородах, шли преимущественно австрийские «волшебные» и комические оперы.
Незадолго до приезда Бетховена в Вене была поставлена одна из лучших опер Моцарта «Свадьба Фигаро». А вскоре композитор принялся за «Дон-Жуана». Однако он нашел время выслушать молодого Бетховена. Тот импровизировал на заданную Моцартом тему, и Моцарт сказал: «Обратите на него внимание. Он всех заставит о себе говорить». Бетховену удалось взять несколько уроков у Моцарта, но внезапное известие о тяжелой болезни матери заставило его поспешно покинуть Вену.
Вернувшись в Бонн, Бетховен застал мать при смерти. Нужда и горе подорвали ее здоровье, чахотка сделала остальное. Мария Магдалина умерла на руках сына, который хранил в душе ее светлый образ до конца своих дней. Вскоре после смерти матери Бетховен писал: «Я застал мою мать еще в живых, но в самом тяжелом состоянии; она болела чахоткой и, наконец, умерла около семи недель тому назад, после многих перенесенных болей и страданий. Она была мне такой доброй, милой матерью,