Поэтому я заставлял себя не смотреть на Пенелопу, если только в этом не возникало серьезной профессиональной необходимости. Исключение составляли ее руки. Поскольку мне вроде бы следовало учиться у нее, смотреть, как она обращается с пультом управления симулятором, не возбранялось.
И я пожирал взглядом ее длинные сужающиеся пальцы с выступающими суставами. Я любовался ее неожиданно хрупкими запястьями – они казались чрезмерно тонкими, но были удивительно сильными. Я всматривался в ее дерматоглифы[5] с пристальностью древнего хироманта и глазел на ее упругие, не слишком рельефные мышцы.
Во всем, что делала Пенелопа, она неизменно демонстрировала наивысшее мастерство, когда же приходил мой черед, она терпеливо, бесстрастно наблюдала, как я мотался, пытаясь подражать ее движениям. Мне было стыдно, но мой стыд, как изоляция, крепко обмотался вокруг некой сердцевины – я знал, что чем дольше буду позориться, тем пристальнее Пенелопе придется смотреть на меня.
Да, в своем рассказе я выгляжу полнейшим, невероятным неудачником. Но моя мать умерла, с отцом мы были очень далеки друг от друга, коллеги чуть ли не презирали меня, а мои друзья проявляли чудеса неловкости – как и мои бывшие подружки.
А Пенелопа Весчлер – недосягаемая и лучшая из лучших – стала моей путеводной звездой.
Она никогда не обходилась со мною неуважительно. Она была безупречно (если не безразлично) вежлива. Конечно, Пенелопа вела себя так с каждым, но по сравнению с откровенными насмешками дублеров ее отношение я воспринимал чуть ли не как теплое. Она идеально выполняла все, что от нее требовалось, я тенью следовал за нею, а она дипломатично делала вид, будто ничего не происходит. Вплоть до того дня, пока мы не очутились в камере спецобработки голышом.
После того случая Пенелопа продолжала игнорировать меня. Но существовало кое-что еще, и это как раз непросто описать словами. Некий заряд, магнетическое напряжение феромоновой связи соединяло нас, подобно паутине: обычно она невидима, но если на ней повисли капельки утренней росы, и ты посмотришь на нее под определенным углом, то она сверкнет перед твоими глазами на долю мгновения.
Мы никогда не оставались наедине, но я иногда ловил на себе ее взгляды – то во время тренировки на симуляторах, а то и в момент прохождения ежедневного медосмотра. Она даже могла оторваться от работы и уставиться на меня, когда мы изучали материалы о культуре шестидесятых годов прошлого века. Если наши глаза встречались, она вдруг заливалась краской до самых ключиц. Я не мог поверить, что сама Пенелопа Весчлер испытала влечение ко мне. Я решил, что она просто смущается после того, что случилось в камере спецобработки. Но ведь я не забыл выражение, которое возникло на ее лице, когда она оглянулась на меня, выбираясь наружу.
Что означал тот цепкий взгляд Пенелопы?
Странная