При первой встрече с Пенелопой Весчлер я не показал виду, что заворожен ею. Я практически сдался, отчаявшись произвести на нее впечатление, но держался спокойно, хотя, я думаю, у меня не было выбора.
Даже внешность Пенелопы, ее худощавая подтянутая фигура, свидетельствующая о постоянной готовности к любым эксцессам, заставляли меня чувствовать себя непригодным бездарем.
И я сразу отметил в ней то, чего она не делала: Пенелопа никогда не говорила о моей матери.
Я решил, что она слишком глубоко поглощена тренировками и ей наплевать на условности, но уже спустя две недели после того, как меня назначили ее дублером, я оказался на очередном семинаре. Он был посвящен устройству и работе первого образца Двигателя Гоеттрейдера. Кстати, начинка у Двигателя – чрезвычайно сложная, зато для управления аппаратурой требуется одна-единственная рукоятка: ее-то и нужно повернуть вверх, чтобы машина включилась, и опустить, чтобы она выключилась.
Правда, это действительно «вечный двигатель», и, наверное, только аварийная ситуация может застопорить гениальное изобретение нашего времени.
Итак, я попал на семинар. Незнакомый мне инженер, проводивший мероприятие, быстренько отвел меня в сторону, чтобы произвести «скорбный» ритуал. Я пробормотал общепринятый ответ и сел на стул рядом с Пенелопой. За две недели она не сказала мне ничего такого, что не относилось бы к инструкциям по обращению с нашей техникой, допускам и посадкам и проверке модуляторных решеток. Поэтому я совершенно не ожидал, что она обратится ко мне первой. Она тихонько заговорила – чтобы ее слышал только я, не отрывая взгляда от экрана с презентацией.
– Сочувствие – это сделка, – прошептала Пенелопа. – Если допустить, чтобы твоя скорбь шла на продажу, она давно обесценилась.
Я был просто потрясен тем, что она заговорила со мной, и лишился дара речи.
Но я очень хорошо понял, что она имела в виду.
Жизнь, проведенная в отчуждении от отца и в неразрывной связи с матерью, вложила в меня способность мгновенно отзываться на все. Я, если можно так выразиться, реагировал на любые едва ощутимые удары молоточков судьбы (для меня они почему-то похожи на те, которыми медики проверяют рефлексы, простите за лирическое отступление…). В общем, я всегда отвечал привязанностью в ответ на проявление фатической[4] эмпатии и ценил понимание, свободное от жалости.
Так отставший от выводка