Надин никогда не смогла простить своему отцу, что в то время он внезапно зациклился на этой романтической древней развалине в уединенном месте. Мария всегда рассказывала, что одно время он только и мечтал о большом участке земли, о козах и курах, и о большом доме, который дышал бы шармом давно прошедших времен…
Так они и попали в развалину в Ле-Боссе, и Мишель объявил, что внутреннюю отделку дома он возьмет на себя и создаст внутри уютный домашний очаг. По большей части все это так и осталось одними лишь намерениями. Иснара никогда не привлекала физическая работа. Он стал еще более интенсивно, чем когда-либо, заниматься своим маленьким антикварным магазинчиком в Тулоне: отсутствовал весь день, а затем еще и полночи, и лишь спустя годы Надин поняла, что в эти поздние часы отец посвящал себя преимущественно юным туристкам и проводил время в кабачках, на дискотеках и в чужих постелях. В то время Мария и начала рыдать по ночам в подушку, впитывающую ее слезы, и с тех пор, в общем-то, уже никогда не прекращала это занятие. Она тащила на себе необъятно большой сад, кур и коз, о которых так сильно мечтал Мишель, и маленькую девочку, из-за которой уже в двадцать лет прочно застряла в несчастном браке и начала выглядеть удрученной горем.
В их доме не было водопровода и электричества, а окна невозможно было закрыть плотно, без щелей. Мишель начал было строить ванную комнату, но эта работа на полпути надоела ему, и теперь на стенах этой комнаты были приклеены несколько кафельных плиток, а глиняный пол был наполовину уложен плиткой. Однажды – Надин тогда было шесть лет – ее отец с гордостью принес домой зеркало: антиквариат, красиво обрамленный в раму.
– Для тебя, – сказал он Марии, у которой были опухшие глаза, так как она две ночи подряд не знала, где он. – Для твоей ванной комнаты.
Это был первый и единственный раз, когда Надин увидела, как ее мать превращается в фурию. Мария уставилась на своего мужа так, словно не могла понять, что он только что сказал или как он мог так безобидно ей улыбаться. А потом схватила зеркало обеими руками и со всей силы швырнула его на каменный пол кухни. Стекло и рама разлетелись на тысячи кусочков.
– Не смей больше никогда этого делать! – заорала она; на лбу у нее вздулись вены, а голос надрывался. – Не смей никогда меня так обижать! Оставь себе свое дерьмо!!! Я не хочу никаких подарков, я ничего не хочу! Не от тебя! Я могу прекрасно обойтись без твоей дурацкой ухмылки, без твоего мямкания и вообще без всего твоего, без всего, что мне вообще от тебя не нужно!
Надин