и летит на раненую душу
вдохновенье \им же не кичись!\
и забвенье горестной утраты
и, как будто, музыка звучит…
если дожил, брат мой, до утра ты,
будь как снег – и холоден и чист
наберись и мужества и воли,
с белизной чудесною сроднись,
пусть уйдут сомнения и боли:
нам лететь завещано не вниз
глупости
членам членов жюри посвящается:
короткие самые дни
и самые длинные ночи…
пегас мой, покрепче лягни
в мои нераскрытые очи!
нельзя же полжизни проспать
по-детски в смешных сновиденьях!
наверное, проклял господь
за глупости в стихотвореньях
когда-то я глупостью звал
всё то, что, pardon, неприлично,
что друг мой тайком рисовал
и ночью нашёптывал лично
теперь он всё вывалил сам
на белую душу бумагу
подумать, как больно лесам
от этой позорной отваги!
не чувствуется – не пиши
не любишь, не хочешь, не можешь —
предаться перу не спеши,
ведь сам же свою же ты ложь ешь
выпавший снежок
чистить печень творожком,
душу – выпавшим снежком,
зубы чистить пастою,
ум – молитвой частою,
любоваться на восход,
весь любить простой народ,
всех без исключения —
лучшее лечение
свеча
шумит, как море, зимний лес,
синеет, как оно,
полно таинственных чудес
с утра моё окно
а на душе – смятенье чувств,
и в сердце – холодок,
а на лице – улыбка уст,
и грустных мыслей ток
звенит пурга, горит свеча
у праздничных икон,
но разливается печаль
по инею окон
ничьи не светятся глаза
за пасмурным стеклом,
не будят песней голоса
уснувший в полдень дом
снеговей
берёзы жалуются ветру,
что замерзают на ветру,
и шепчут утреннему свету,
что оживают на свету
исходит страстное моленье
от разметавшихся ветвей,
и затихает на мгновенье
неугомонный снеговей
деревья кланяются долу —
и разгоревшейся заре,
и мной оставленному дому,
и самому царю царей
метель
наш дом закрыт на медные засовы
и шапкой белоснежною покрыт,
в ночи вздыхают трубы, словно совы,
и кот урчит как маленькая рысь
меня жжёт страх, изжога или совесть,
и еле брезжит где-то впереди
придуманная в юношестве повесть
и песней отзывается в груди
вчера в дороге видел я ребёнка,
под снегом с непокрытой головой
он