Искусство как язык – языки искусства. Государственная академия художественных наук и эстетическая теория 1920-х годов. Коллектив авторов

знание. Искусство, напротив, не показывает предметы, но сообщает об осознанных «состояниях» сознания посредством их воплощения. Хотя искусство также является деятельностью, производящей продукт, цель этой деятельности заключена в самой деятельности, в стремлении воплотить ее саму или самого себя (Там же. Л. 67). Используемое здесь Шпетом понятие «воплощение» (Там же. Л. 61 сл.) призвано обозначить такой вид присутствия самосознания в произведении искусства. Оно не является «опредмечиванием» или «объективацией», которые превращают сознание в нечто объективно или субъективно существующее (например, аппарат восприятия) и доступное – за счет этого – научному познанию. В воплощении ничто не объективируется, но субъективность проявляет себя как «презентативная контемпляция» (Ед. хр. 4. Л. 9). «Здесь перед нами некоторый “сам”, который настолько в художественном произведении, “воплощен” в нем, что мы прямо и непосредственно отожествляем его самого и его произведение (“это – Пушкин” и т. п.), он слит со своим произведением: мы изучаем художественное произведение и наслаждаемся им, а он сам – здесь же, непосредственно ощутимый, чуемый, здесь – налицо» (Там же).

      Поэтому произведение искусства не является ни отчетом о мировоззрении творца, о его идеалах и взглядах, ни каким-либо сообщением о представленных предметах, но оно есть исключительно лишь свидетельство «творческого самосознания» (Ед. хр. 3. Л. 61). Здесь можно, однако, спросить: о «чьем» самосознании идет речь? Такой вопрос, по Шпету, недопустим, поскольку самосознание превращается таким образом в предикат эмпирического субъекта, который представим как предмет среди других и относится в этой форме к научному познанию. «Наука, объективное познание знает “человека”, “психофизический организм”, “коллектив”, “душу” как объекты, но это – не самосознание» (Там же. Л. 38). В истории художественной рефлексии встречались весьма различные кандидаты, принимавшие на себя роль «творческого самосознания»: художник, гений, дух народа, дух времени, общественный класс и т. п. Все это, однако, – лишь опредмечивания «абсолютного субъекта», которые хотя и делают его доступным культурно-историческому анализу, но устраняют это первоначальное «знание себя» в искусстве посредством трансформации его в понятие. Специфика же знания в искусстве как раз и состоит в том, что искусство за каждым предметом делает зримым акт зрения, слушания и вообще – созерцания как специфическую культурную деятельность, в которой предметы только и могут обнаруживаться как те или иные.

      Но если самосознание не может быть приписано никакому конкретному или же абстрактному субъекту, то не является ли оно в таком случае анонимным? Подобный вариант описания самосознания как анонимного само-знания актов сознания был выбран в феноменологии не-эгологическими концепциями, особенно в философии Сартра. Гуссерль тоже склоняется к этому решению в своих поздних рукописях при переработке концепции сознания времени: он