Темами зиммелевских размышлений о Рембрандте становятся, таким образом, время, движение, форма и прежде всего – индивидуальность. На их переплетении основана его Lebensphilosophie, для которой жизнь не изолирована в своем содержании, а является процессом, выявляющимся через них. Рембрандтовский портрет не стремится к типическому, как ренессансный, но пытается выразить само движение времени, представить жизнь как текучее единство в ее разных темпоральных измерениях. Каждое движение, каждый жест представляет собой единство целой жизни. Исходя из проблемы полярности начал жизни и начал формы у Рембрандта, Зиммель пытается преодолеть противоречие, пронизывающее всю его мысль. У голландского художника форма – выявление жизни в ее индивидуальности; это никогда не отделенная от содержания составляющая логики явления. Это представленное художником мгновение, где сгущается вся жизнь, воплощая бергсоновскую durée.[670]
Рембрандт не просто создатель характеров, в некотором смысле он – отрицатель прекрасного, поскольку его способ выразить индивидуальность не всегда соответствует универсальному закону. Зиммель вслед за Гёте истолковывает работу художника: созданная им индивидуальность является некой идеальной сущностью, где разные моменты становления развертываются, но не в потоке, а во внутренней структурности. Хотелось бы здесь использовать термин «внутренняя форма».
По этому поводу интересны зиммелевские замечания о карикатуре (тема, широко присутствующая в работах авторов ГАХН[671]). Здесь опять господствует морфологически-гётеанский подход: тождество состоит из игры между частями и целым, равновесие которых карикатура в какой-то мере нарушает. Таким образом, предпосылкой карикатуры служит так называемое единство личности, которое должно существовать как фон, его внутренняя форма, определенная Зиммелем вслед за Гёте следующим образом: «Geprägte Form, die lebend sich entwickelt» («Изначально запечатленная форма, которая раскрывается в самом процессе жизни»). По Зиммелю, карикатура – нарушение внутренней формы, некий прирожденный риск, всем нам свойственный из-за хрупкого равновесия между развитием и тождеством.
Итак, проблема возможности, законности изображения человека как органического единства подводит к вопросу о личности: «после долгого периода исканий последних десятилетий, направленных не столько на человека, сколько на вещь, искусство, в особенности у нас, как будто снова возвращается к изображению человека».[672] Биография и портрет тесно связаны и отвечают потребности эпохи снова открыть личное