– Возможно.
– Подумайте…
– Есть предположение.
– И что же?
– Возможно, я не люблю себя в прошлом, а те, другие, как раз напоминают меня. Так как прошлое мною успешно преодолено, хочется насмехаться над ними, потому что я выбрался оттуда, а они нет. Чем не явное превосходство?
– То есть, нелюбовь к тем, другим, в настоящем – это нелюбовь к себе в прошлом?
– Получается так.
– Это признак рабской психологии, – сообщила она без малейшего сожаления. А я-то надеялся удивить ее глубиной самопознания. – Все, что надо иметь в виду – раб, становясь хозяином, тиранит с удвоенной силой.
– Мне кажется, вы немного преувеличиваете, – сказал я, не зная, как продолжать.
– Одно можно сказать точно, – другим тоном добавила она, – вас, без сомнения, как любого нормального человека расстраивает безразличие.
– Не знаю, – ответил я, и без того сбитый с толку.
– Кто-то научил вас сравнивать себя с другими?
– Возможно…
– Знаете, – сказала она, как будто погружаясь в какой-то другой, более спокойный мир, – тщеславие, всегда имеет точку приложения. Оно не живет в свободном состоянии. Можно получить мировую славу и признание, и это ровным счетом ничего не изменит, потому что останется человек, все равно, никогда вас не признающий. Человек, нарушивший вашу природную самодостаточность, причем, скорее всего, прилюдно. Таких в разное время могло быть несколько. Все они копали одну и ту же яму, но кем бы ни были, вам лучше избегать их, – она замолчала, строго глядя на меня. Потом ее взгляд потеплел, она едва заметно улыбнулась и добавила: – Ну, или простить. – Я машинально отвернулся, заморгав глазами. Она совсем выбила меня из колеи. Только что мы говорили, казалось бы, об одном, теперь о другом. О чем вообще мы говорим?
– А сам я могу быть этим человеком? – спросил я после долгих раздумий.
– Тогда вам придется простить себя, – ответила она. – Потому что избежать себя не получится. – Я снова отвернулся, на этот раз без всякого стеснения.
– И так у всех?
– В целом, да, – ответила она. – Это тоже своего рода неизбежность. Она преследует через поколения, пока кто-то не ставит точку. Если ее не преодолеть, можно остаться где-то там, в подростковом возрасте. В прошлом, короче. – Она немного помолчала. – Так многие потихоньку превращаются в бывнють. Видят себя, поругиваются. Вы ругаетесь?
– Бывает, – ответил я, удивившись, как легко она ввернула словцо.
– Понимаете, почему?
– Кажется, да, – ответил я, пытаясь успеть за ее мыслью.
– Страшно сказать, – продолжила она, – человек становится «плохим», – она подчеркнула это слово, – всего лишь потому, что не хочет принять себя, каким есть.
– Но у меня еще не все потеряно? – спросил я, пытаясь хоть немного пошутить.
– Конечно, не все, – сказала она улыбаясь. – Вы – хороший.