За все не благостные лица,
за каждый злой и грубый штрих
не след художнику стыдиться —
пусть мир стыдится, видя их.
Красноярск – Овсянка – Москва
Июнь – сентябрь 2004
Каллас
Этим светом прагматичным
от Америки до Рима
леди с профилем античным
как никто боготворима.
Ей толпа рукоплескала
в «Ковен-Гарден» и «Ла Скала» —
первых операх Европы,
зарывающей окопы.
С той поры послевоенной
до немирного сегодня
этот голос во Вселенной —
будто мост над преисподней.
И пускай колеблет стены
площадная истерия,
исцеляет дух смятенный
дива дивная Мария.
15 октября – 6 декабря 2004
II. На языке любви и боли
Северо-восток
Нине
Эта радость безотчётна,
будто вера в чудеса…
Если радуга бесплотна,
что же делит небеса?
Сверху – темень грозовая,
снизу – ясный полукруг.
Что за обруч, остывая,
в небо выкатился вдруг?
Кто кузнец надежды зыбкой
не на счастье – на покой? —
с тихой любящей улыбкой,
с доброй книгой под рукой.
Как намёк на лучший жребий,
за которым вместе шли,
засиял высо́ко в небе
семицветный нимб земли.
Январь 2005
Этюд в четыре руки
Этот мир, где так мало тепла,
даже с милым не кажется раем.
Но, сливая в объятьях тела,
мы от холода души спасаем.
Что за музыка в доме у нас?
Будто снова мы робки и юны
и, танцуя в предутренний час,
задеваем небесные струны…
Февраль – март 2005
Недосуг
Умер дедушка-чалдон.
И жалел я запоздало,
что узнать успел так мало
из того, что помнил он.
Бабушку Господь прибрал.
Забелел у изголовья
уроженки Поднепровья
мрамор – дар саянских скал.
И опять сердился я
на себя, на мир, на Бога,
что успел узнать немного
из её житья-бытья.
Скучный нрав достался мне.
Но пенять на то не смею
ни Днепру, ни Енисею.
Сам бирюк: не льну к родне.
В каждом городе свечу
в расписных церквах российских
ставлю за здоровье близких,
а приеду – и молчу.
Вот и мамин пробил час.
На её сырой могиле
с нею мы поговорили
задушевно… первый раз.
Так на что мне этот бег?
Торопясь от будней к будням,
я опаздываю к людям,
недосужий