Ни первое, ни второе кровопускание облегчения не принесли. Исцеляющий настой желудок графа принимать отказался: слишком уж эта жидкость напоминала своим вкусом застарелый отвар из найденных на дороге дохлых крыс. Оба лекаря уже не в силах были скрыть своей обескураженности – они даже забыли про давнее соперничество и лишь тихо переговаривались теперь на латыни, смущаясь от косых взглядов дворецкого.
После третьего кровопускания граф ненадолго лишился сознания. С трудом придя в себя, он слабым движением руки велел всем удалиться – всем, кроме дворецкого. Дюжий немногословный дворецкий, выросший с графом вместе и сопровождавший его повсюду неотлучно, считался самым верным и умудренным из графских слуг. Лишь к его советам граф склонен был прислушиваться время от времени.
Сейчас, как видно, именно такой момент и настал. Оставшись с дворецким наедине, граф молча заглянул ему в глаза, после чего попытался улыбнуться. Улыбка вышла жалкой, и граф понял это прежде, чем увидал ее отражение на лице своего собеседника.
«Чертовщина какая-то, Ганс… похоже, плохи мои дела, не так ли?..»
Дворецкий в ответ лишь качнул головой едва заметно:
«Будем, тем не менее, надеяться… надеяться надо всегда…»
«Надо, – граф согласно кивнул – надо-то надо… надеяться надо, да только вот непонятно… – он опять попытался улыбнуться, – непонятно, на что именно… ты не подскажешь мне по случаю, а, верный мой Ганс?»
Дворецкий молча опустил взгляд.
«Мы же не юнцы с тобою, Ганс, и повидали в жизни немало – нам ли уповать на этих говорящих на латыни жуликов? Или ты все же считаешь, что от них мне может быть прок?»
Дюжий дворецкий лишь покачал головой, по-прежнему не проронив ни слова.
«Так что будем делать, мой верный Ганс? Звать священника?»
Нотки неприкрытого отчаяния слышались в его голосе, привыкшем судить и повелевать. Суровый Ганс даже почувствовал, как уголки его глаз наполняются, помимо воли, предательской влагой:
«Говоря начистоту, мыслей немного, господин… Все же, стоит попробовать одну вещь, мне кажется… Во всяком случае, едва ли мы здесь что-то теряем, это ведь правда!..»
«Что же это за вещь? – граф, казалось, слегка оживился, – говори же прямо, Ганс, как ты всегда говоришь, оставаясь со мною с глазу на глаз!..»
«Помните того восточного купца, господин? Которому вы даровали привилегию и от которого изволили принять ковер?..»
«Который в дополнение сказался еще и ученым лекарем?»
«Его самого. Может быть, стоит призвать его, дабы продемонстрировал здесь нам свое искусство?»
«Как его звать, Ганс? И кто может поручиться за его умение – подтвердить, что сказанное в тот день было сказано неспроста?»
«О,