Дымными снами. Снами, выхваченными из ножен.
Ахкеймион смотрел, как Анасуримбор Кельмомас, последний из верховных королей Куниюрии, пал, сраженный молотом рявкающего предводителя шранков. Но, несмотря на то что Ахкеймион вскрикнул от ужаса, он знал тем странным полузнанием, присущим снам, что величайший король династии Анасуримборов уже мертв – мертв давно, более двух тысяч лет. Знал он и то, что не он, Ахкеймион, оплакивает павшего короля, но куда более великий человек – Сесватха.
Слова рвались с его губ. Предводитель шранков вспыхнул ослепительным пламенем и рухнул наземь грудой лохмотьев и пепла. Новые шранки вынырнули из-за вершины холма – но и они умерли, сраженные сверхъестественными вспышками, порожденными его песнью. Вдали виднелся дракон, точно бронзовая статуя в лучах заходящего солнца, кружащий над сражающимися толпами людей и шранков. И он подумал: «Последний из Анасуримборов пал. Куниюрия погибла».
Высокие рыцари Трайсе обогнули его, выкрикивая имя своего короля, растоптали останки сожженного шранка и, словно обезумевшие, хлынули на сгрудившиеся впереди толпы. Ахкеймион остановил незнакомого рыцаря и с его помощью потащил Анасуримбора Кельмомаса прочь, мимо его отчаянно вопящих вассалов и родичей, сквозь смрад крови, внутренностей и горелой плоти. Они остановились на небольшой полянке, и он уложил исковерканное тело короля к себе на колени.
Голубые глаза Кельмомаса, обычно такие ледяные, смотрели умоляюще.
– Оставь меня! – выдохнул седобородый король.
– Нет, – ответил Ахкеймион. – Если ты умрешь, Кельмомас, все погибло.
Верховный король улыбнулся разбитыми губами.
– Видишь ли ты солнце? Видишь, как оно сияет, Сесватха?
– Солнце садится, – ответил Ахкеймион.
– Да! Да. Тьма Не-бога – не всеобъемлюща. Боги еще видят нас, дорогой друг. Они далеко, но я слышу, как они скачут в облаках. Они зовут меня, я слышу.
– Ты не можешь умереть, Кельмомас! Ты не должен умирать!
Верховный король покачал головой и ласковым взглядом заставил его умолкнуть.
– Они меня зовут. Они говорят, что мой конец – это еще не конец света. Они говорят, теперь эта ноша – твоя. Твоя, Сесватха.
– Нет… – прошептал Ахкеймион.
– Солнце! Ты видишь солнце? Чувствуешь, как оно греет щеки? Какие открытия таятся в самых простых вещах. Я вижу! Я так отчетливо вижу, каким я был злобным, упрямым глупцом… И как я был несправедлив к тебе – к тебе в первую очередь. Ты ведь простишь старика? Простишь старого дурня?
– Мне нечего прощать, Кельмомас. Ты многое потерял, много страдал…
– Мой сын… Как ты думаешь, он здесь, Сесватха? Как ты думаешь, приветствует ли он меня как своего отца?
– Да… Как своего отца и как своего короля.
– Я тебе когда-нибудь рассказывал, – спросил Кельмомас голосом,