в объятья своей классной руководительницы, главный нарушитель и несостоявшийся громовержец Донов пребывает в той крайней степени недоумения, которую нормативная лексика безбожно искажает, ибо сам не понимает, как вдруг зазвучала песня, ведь он так и не успел её включить, будучи силой оттянут от пульта. Будь за его спиной завхоз-невроз, Донов, не раздумывая ни секунды, дал бы ему по морде и нажал бы злосчастную кнопку, но спасатели предусмотрительно натравили на Донова женщину, хуже того – его классную руководительницу. Противостоять ей Донов не мог ни нравственно, ни – в силу её баснословных габаритов – физически. Беспощадно матерясь на самого себя, он чуть было не сломал злобно стиснутые зубы. Чтобы он, Петя Донов, стерпел песню Пугачёвой в качестве финальной на своём выпускном? Все, кто хоть немного знали Донова, были уверены, что он этого не допустит, остальные – надеялись. Если бы пришлось, он бы того ди джея не то что в подсобке запер, он бы его частями в холодильник сложил. Но только Донов точно знает, что ни в какой плейлист он песню не включал. Он придумал и реализовал такой план! И споткнулся на последнем шагу. Просто не успел. И вдруг на него, уже готового к казни первыми нотами «Близких людей», повеяло юностью помилования. Пусть эти варвары зарубили Кобейна уже через полминуты, но, по крайней мере, ни о какой Пугачёвой речь уже не идёт. Ударила таки молния! Совершилось! Но как? Как это получилось, – вот самый главный вопрос.
Санаторий приходит в чувство после катастрофы. Пострадавшие эвакуируются к столу, особо впечатлительные отправляются на перекур, большинство остаются на своих местах, постепенно начиная скандировать в поддержку Донова и Кобейна. Учителя делают робкие попытки утихомирить бунтовщиков.
