– Пора на работу, господа.
– Я на работе, – нагло ответил Хол. – Меня вызвали пить – прошу прощенья, не пить, а пилить морозильную камеру в мясном цехе.
– Если человек выпил, то пилить он уже не может, а только и дальше: пить, пить и пить, – сказала она, и разогнала гостей, предполагая оказать услугу бармену, избавив его от безденежных гостей. Тем более, с самого утра.
– Кто меня звал? – но не увидел в банкетном никого, хотя и не хотел видеть никого.
– Ириска, это ты? – спросил он, думая, что официантка теперь заставит его находить с ней контакт в любое время дня, – если уж у него не остается для нее ночи.
– Да, – услышал он, но никого не увидел.
– Ты за шторой?
– Нет, за занавеской.
– Прошу прощения, мэм, но утром у меня слишком много дел.
– Окей, но я не она, а он, и да: можно я буду жить у тебя?
Бармен присел на первый попавшийся с краю стул и молвил спокойный языком:
– Я сам снимаю полдома только. Там иногда бывают бабы, тебе это помешает жить по-человечески.
– Нет, – был ответ, я не хомо сапиенс, в переводе с языка Созвездия Пса:
– Порабощенный, – а:
– И явился, переместившись из-за шторы на стол.
Это был треугольник с двумя зелеными глазами и одним желтым в виде носа. Рта не было, а появлялся он только когда субъектум начинал говорить, и исчезал полностью при молчании. Впрочем, и во время говорения тоже ничего не было слышно снаружи, но внутри всё понятно, как Александру Пушкину, когда он:
– Как труп в пустыне я лежал, – с вырванным, однако языком.
И.
И пришлось согласиться. Вроде бы удивительно, но с другой стороны – это именно то, о чем мы так долго мечтали.
Однако треугольник не исчез, пришлось поставить его дома на прикроватной тумбочке, как:
– Портрет, твой портрет, работы, однако, Тулуз Лотрека.
– Ты где? – спросил вечером Владимир, но не услышал ответа.
Скорее всего, на такое расстояние этот сигнальный треугольник не берет, решил Вова.
Только в пятницу вечером они появились опять и, к большому облегчению Владимира:
– Всё с той же половиной золота, которая у них оставалась после стартовых игр в банно-прачечном комплексе, на хате у Енота, и в неработающих еще до начала лета пустых павильонах детского лагеря.
Иван положил пятерку на стойку.
– Хеннесси есть?
– Нет.
– Что есть?
– Коньяк пятнадцатилетней выдержки.
– Налей всем.
– Здесь кроме меня больше никого нет.
– Позови зав производством.
– Зачем? – спросил Вова.
– Мы хотим начать всё сначала, – вставил Фёдор, видимо имевший на это право по умолчанию. Какому? Неизвестно.
– По тарелке супа с капустой, тоже включите в счет, – сказал Малик.
– Суп с капустой –