На этот раз государю понравились выводы Тайного советника. Благодарно кивнув Исангару в ответ, Ресильен продолжил:
– Тайное расследование поручаю вести твоему ведомству. Во времени вас не ограничиваю, но найдите и устраните истинную причину всех этих возгораний, самосожжений, самовозгораний и прочего наваждения!
– Слушаюсь, Ваше Величество! Вы составили план, достойный мудрого императора, и я уверен, что впереди у Вас достойное правление.
В тот вечер в одной из полутемных питейных, затерявшись среди других посетителей, беседовали два непримечательных человека. Правда, беседовали они совершенно особым образом: при помощи телепатии. Обладал ею в тот день только Хитрец, но он мог и читать посторонние мысли, и безмолвно обратиться к собеседнику, – поэтому его умений оказалось достаточно.
«Три тысячи экю, – без зазрения совести изрек Фойеренгер Алентанс, едва только он выслушал рассказ Берма. – Но паспорт будет, как настоящий. При появлении нового образца документ преспокойно заменят в муниципалитете».
«Это же целое состояние! – запротестовал Кадван, припомнив слова отца Ивье. – У меня сейчас нет таких денег. Даже если я буду снова картежничать, я не выиграю тысячу без подозрений!»
По дороге в трактир Кадван успел спросить, не прочитал ли Фойерен его мысли на набережной, и месье Алентанс в ответ утвердительно кивнул. По правде говоря, виной всему были не врожденные умения Хитреца, а чары, на короткий срок наделявшие его телепатическими способностями. Колдовство, надо заметить, осталось на нем с позавчерашнего дня. А гневные суждения Берма звучали среди других людских мыслей столь громко и отчаянно, что Фойерен услышал его через две улицы.
Перед тем как войти в трактир, Хитрец приказал Берму не говорить ни слова. Это было удивительно и ново, и потому Кадвану не сразу удалось построить свои мысли в рассказ. Думать словами всегда сложнее, чем говорить, ведь в любой момент мысль норовит перескочить на что-либо другое. Так, Хитрец рассмеялся в голос, когда парень неожиданно для себя отвлекся на воспоминание о руках своей бывшей невесты. Фойерен мог бы отпустить на счет этого замечание, но сдержался: он и сам мучился головной болью, вызванной отступлением кратковременных чар, а потому был вполовину менее язвительным, чем обычно.
Итак, слушая доводы Берма, Хитрец иногда заходился добродушным смехом; однако со стороны собеседники напоминали более задумчивых выпивох. Ведь торг, который они вели между собой, был бесконечно серьезен.
«Три тысячи, и никак не меньше, – вновь отчеканил Фойерен. – Иначе сделка не состоится».
«Не пойдет. Может, есть другой