– Рабыня! – простонала Агриппина.
– Что ты хочешь сказать этим? Или твой ум так помрачен, что не ощущаешь могучего веяния, которое, подобно духовной весенней буре, проникло в мир от Сирии до Лузитании? Или только я стою так высоко, что до меня одного долетело это таинственное, божественное веяние? Недаром учил меня Сенека, что все люди равны по рождению, что различие между знатными и простыми искусственно и что мнимые преимущества знати основаны только на произволе и власти.
Агриппина вскипела.
– С каких пор проповедует Сенека такое безумие?
– Каждый день с тех пор, как я его знаю.
– Так он должен быть устранен. Презренное чудовище! Я считала его учение полезным, пока оно делало из тебя послушного, любящего сына. Теперь же – долой двуличного софиста!
– Мать, – после долгого молчания заговорил Нерон, – если Сенека возбуждает твое неудовольствие, я отрешу его от должности. Он в достаточной мере философ, чтобы уметь обойтись без Палатинума. Если у тебя есть еще желание: приказывай! Только не жди одного, чтобы я покинул Актэ! Если я замечу хоть малейшее посягательство на нее, я окружу ее собственной германской гвардией.
Агриппина внезапно вздрогнула. Казалось, у нее блеснула мысль, сулившая ей победу.
Несколько времени она стояла с опущенным взором, а потом кротко сказала:
– Скажи мне, дорогой мальчик, говорит ли в тебе упрямство, унаследованное тобой от твоего отца Домиция Аэнобарба, или ты действительно любишь девушку?
– Я люблю ее больше всего в мире.
– Ну, так люби ее! Но прошу, держи свою любовь в тайне! Я попытаюсь утешить несчастную Октавию.
– Мать, ты делаешь меня счастливым! – пылко вскричал Нерон и, бросившись к ней на шею, покрыл поцелуями ее лихорадочно пылавшие щеки.
– Неразумное дитя, – нежно произнесла она. – Но не воображай, что я одобряю то, на что соглашаюсь только по излишней слабости. Я рассчитываю – и это мое единственное утешение, – что время образумит тебя!
– Рассчитывай на что хочешь, и желаю тебе приятных сновидений! Я страшно измучен. Спокойной ночи!
Нерон ушел, сияющий счастьем. В атриуме уже ожидали рабы, обязанные проводить его в спальню.
– Глупый мальчик! – прошептала Агриппина, когда занавес спустился за императором. – Ты хочешь повелевать мной? Какой гнев сверкал в его глазах, когда он угрожал мне! Но благодарение богам: приняты все меры для того, чтобы поток не затопил горы!
Глава XV
Агриппина поспешила в слабоосвещенную спальню Октавии.
Молодая женщина, рыдая, лежала на постели.
– Не плачь! – строго и в то же время с состраданием сказала императрица-мать. – Если бы ты была умнее сначала, легкокрылая птичка не вырвалась