Когда было по-честному. Эссе. Владимир Буров

копия, просто мазня простого маляра, а не художника. Более того, маляра, выдающего себя за художника. Просто фантастика, что можно вот так кобениться. Но здесь это видно, потому что очевидно, а очевидно потому, что противно, очень трудно переводить эту абракадабру в человеческий разговор, удается иногда, но также редко, как подставить вторую щеку. Сил почему-то на эту операцию не хватает.

      Но Анатолий Стреляный – чё-то он ко мне пристал сегодня – привел другой пример плохого, а точнее неправильного перевода. В своей передаче-отчете за весь прошлый 2014 год Анатолий Стреляный оторвался от души. А именно сказал, посмеялся вместе с автором, который прислал ему письмо, где кто-то назвал Волхвов, пришедших повидаться с Иисусом Христом – святыми.

      – А какие они святые, – смеются ребята, – ведь они же ж:

      – Язычники.

      Ответ на эту ошибку простой, хотя и сложный:

      – Так все когда-то были язычниками. – Дальше продолжать?

      Но скажу, как сказал бы Василий Розанов, или Спиноза, или Александр Сергеевич Пушкин – парадоксов друг:

      – Меняются не только живые, но и мертвые.

      Окей? Ибо меняется время, относительно которого они крутятся, как белка в колесе. Ведь Христианство и задумано было, чтобы спасти Адама. Спасти Прошлое. Только тогда можем спастись и:

      – Мы.

      Вот теперь точно:

      – О'кей.

      3.1.15 – Дежавю – Александр Подрабинек

      Не хотел писать: и так всё ясно, но передача повторяется и повторяется, особенно замечательны слова:

      – Рождественская история, – про то, как книга Мак-ва, была напечатана, как говорится: в журнале ор. Который считался даже тогда очень сильно соцреалистическим.

      – Но, – говорит, Александр Подрабинек, – это уже была Оттепель. – Поэтому, следовательно, напечатали, и не просто напечатали, а по звонку из б:

      – Нельзя посадить, значит печатать!

      Тогда как этот ларчик просто открывается:

      – Максимов не меньший, а даже больший ц, чем был главный редактор журнала Октябрь – Кочетов. Поэтому и:

      – Обязательно печатать! – А Кочетов, к ужасу своему только, видимо, тогда понял, что:

      – Уже проверили роман-то, в б.

      Или, наоборот: прикинулся непонимающим, но в не том смысле, что:

      – Я слежу здеся за малейшими проявлениями нелояльности – это и так все знали, а:

      – Почему иво посылаете Диссидентом Заграницу, а меня оставляете здесь, на деревне у Дедушки. – Ну, в том смысле, что где-то пароль в 44-м, примерно, году был:

      – Бабушка приехала, – а здесь, если говорят: Дедушка, то остаешься в Москве, а Максимов, который ничем не лучше меня, едет Туды-твою наслаждаться. А точнее:

      – Собачиться, – ибо ничего другого он делать и не умел, и не хотел. Насобачился Здесь, пусть потявкает таперь на Них.

      А Вы говорите, Фанташтика! Рождество! – Извините, но больше похоже на Конец Света. Ибо:

      – Куда ни сунь-ся – везде Вранье. – И не просто вранье, а:

      – Откровенная,