– Мне ещё пятидесяти нет! – взвыл Волобуев, раненный в самое сердце, – мне полтинник только в декабре стукнет!
– Надо же, – всплеснула руками Виолетта, – мне уже девятнадцать, им всего пятьдесят.
– И всё же, как твоя фамилия? – не отставала Инесса, – мне интекуресно.
Так она обыграла слово «интересно». – Волобуев.
– Если вы, Семён Волобуев угостите меня сигареткой, я напишу и посвящу вам песню весьма и весьма сомнительного свойства, – оживился Гришаня.
– Такие устроят? – Максимыч полез в карман и извлёк пачку «примы».
– И всё-таки вы поэт, признайтесь, – покачал головой Шишов, – только поэты могут курить такую гадость. Даже сантехники перешли на «галуаз».
Тем не менее, две ладошки и одна ручища потянулись к «приме», ухватили по несколько «гвоздиков» и в пачке ничего не осталось.
– Я курьер, – нехотя признался Волобуев.
– Для курьера ты слишком стар и некультяпист, – едко заметила Инесса.
– Гонцам все возрасты покорны, – припечатал Семён Максимович.
– Как он меня осекнул, – усмехнулась девушка.
– Она хотела сказать, осёк, – поправил Гриня.
Волобуев собрался соврать, что он развозит документацию только государственной важности и встречается исключительно с членами правительства, но передумал. От Гришки не предвиделось никакого толку, ни в моральном, ни в материальном плане, а Инесса с Виолеттой были хоть и молоды, но слишком уж не ухоженны и провинциальны. «Наверняка, какими-нибудь Ксюхами зовут. Обойдёмся портвешком», – подумал опытный Максимыч и предложил сгонять за шампанским. Предложение было встречено воплями восторга и одобрения. Когда Волобуев притаранил две бутылки «Порт 777 столовое» по пятьдесят рублей сорок копеек, произведения было уже готовы.
– Эта песня посвящается вам, мой залежалый друг, – рассмеялся Шишов, беря в руки гитару, – а вторая мне. Если я, конечно, доживу до пятидесяти. Помните, Борис Гребенщиков сто лет назад пел про старика Козлодоева? А я спою вам про старика Волобуева.
У него затылок
Оголён и скошен.
Шрамы от бутылок
Россыпью горошин
У него глазёнки
Голубого ситца.
Как глотнёт «палёнки»
Непременно ссытся.
Если у пьянчужки
Не фурычит клапан,
Значит, низ кольчужки
Грязен и закапан.
А ведь он был молод
И ходил по бабам,
«Герычем» уколот,
Пыхнувши не слабо.
Иногда под водкой,
Иногда под клеем,
Он шагал к молодкам
И бубнил: «Налей им».
Но придя к простухе,
Он шумел с порога:
«Дай мне