Лео ничего не ответил.
Мы подошли к болоту с противоположной стороны; казалось, ему нет ни конца ни края, и, куда ни глянь, над ним реяли большие стаи разных птиц, которые иногда сплошь застилали небо. А солнце пекло все жарче, и под его лучами над трясиной и мутно-пенными стоячими лужами поднимались тонкие облачка ядовитых испарений.
– Мы в трудном положении, – обратился я к своим спутникам. – Перебраться через болото мы не можем, а если мы останемся здесь, то погибнем от лихорадки.
– Гиблое место, – сказал Джоб.
– Выбор у нас только такой: либо попробовать добраться до ближнего порта на вельботе, а дело это очень рискованное, либо пойти под парусом или на веслах вверх по реке – куда-нибудь да приплывем.
– Не знаю, что собираетесь делать вы, – поджав губы, сказал Лео, – а я твердо намерен подняться вверх по реке.
Джоб возвел к небу глаза и застонал, араб прошептал: «Аллах», – и тоже застонал. Я же спокойно заметил, что выбирать приходится между дьяволом и морской пучиной – неизвестно, что лучше. На самом же деле я, как и Лео, горел желанием продолжать путь. Стыдно признаться, но колоссальная голова негра и каменная причальная стенка возбудили во мне такое сильное любопытство, что я готов был на все ради его удовлетворения. Мы установили мачту, достали наши ружья и погрузили обратно провизию и подсохшие вещи. На наше счастье, ветер дул со стороны океана, и мы смогли сразу же поднять парус. Последующий опыт показал, что каждый день после рассвета в течение нескольких часов ветер обычно дует в сторону суши, а на закате – в сторону моря; видимо, за ночь земля охлаждается росой, воздух остывает, и, пока он снова не прогреется, ветер дует с теплого моря. В этих краях, во всяком случае, дело обстоит именно так.
Пользуясь попутным ветром, мы три-четыре часа довольно быстро поднимались вверх по реке. В одном месте мы наткнулись на целое семейство гиппопотамов: они всплыли на поверхность в десяти-двенадцати морских саженях от бота и, к ужасу Джоба да и к моему собственному, угрожающе заревели. Это были первые гиппопотамы, которых мы видели, и, если судить по их ненасытному любопытству, им тоже никогда не доводилось видеть белых людей. Честно сказать, я даже побаивался, как бы они не полезли в бот, чтобы удовлетворить это любопытство. Лео хотел выстрелить, но я отговорил его, опасаясь губительных для нас последствий. На топких берегах грелись на солнце сотни крокодилов и тысячи тысяч водоплавающих птиц. Нескольких мы подстрелили, среди них оказался дикий гусь с острыми отростками на крыльях, такой же отросток, в три четверти дюйма, был у него между глазами. Второго такого нам не попалось, и я до сих пор не знаю, особая ли это разновидность или просто мутант. В первом случае это может представлять интерес для ученых-натуралистов. Джоб окрестил этого гуся Единорогом.
К полудню солнце раскалилось: над болотами поднялось жуткое зловоние, и мы тотчас же приняли профилактические дозы хинина. Вскоре ветер совершенно прекратился, а бот был слишком тяжел, чтобы идти на веслах – да