Стены этого обширного кабинета были заставлены частью книжными шкафами, а частью широкими турецкими диванами, утопавшими в мягких восточных коврах, покрывавших и паркет. Богатые красивые бархатные драпировки обрамляли окна и единственную дверь. У среднего окна, выходящего на север, стоял дорогой старинный письменный стол, заваленный журналами, газетами, визитными карточками и письмами. Все это лежало в изящном беспорядке.
В кабинете было, впрочем, несколько этажерок, уставленных всевозможными безделушками, objets d'arts[3], которые скорее можно встретить в будуаре хорошенькой женщины, чем в кабинете мужчины, особенно в возрасте князя Облонского.
Не успел князь войти в кабинет и небрежно опуститься в большое вольтеровское кресло, как в комнату неслышною походкою вошел его камердинер Степан.
Он имел тот же важный и серьезный вид, как и за обедом.
– Степан, – сказал ему князь, уже привыкший к подобной точности своего наперсника, – я сегодня утром гулял так долго недаром…
– Я понял это, ваше сиятельство. Что же, ваше сиятельство довольны встречей?
– Лакомый кусочек! Молодая девушка, почти ребенок… прелестная, очаровательная… волоса, как лен… чудные глаза.
Князь остановился.
– Ваше сиятельство изволили с ней говорить?
– Я провел с ней около часу.
– В таком случае, ваше сиятельство успели ей понравиться.
– Я так думаю.
– Когда же ваше сиятельство ее снова увидит?
– Если захочу, завтра утром.
– И вы пожелаете?
– Нет, не так скоро.
Степан, не изменив серьезного выражения своего лица, молча наклонил голову в знак одобрения.
– Не мешает заставить себя ждать, – продолжал князь.
Со стороны камердинера снова последовало молчаливое согласие.
– Заставить о себе думать… беспокоиться и потом показаться неожиданно. С женщинами только этим и возьмешь. Занимать их ум, возбуждать воображение – в этом все дело.
– Совершенно верно! – почтительно заметил Степан.
– Кроме того, у меня есть еще причина. Я хочу иметь более подробные сведения об этой молодой девушке, прежде чем что-либо предпринять. Я считаю ее вполне невинной, чрезвычайно целомудренной… но я могу ошибаться.
– Я весь к услугам вашего сиятельства. Вашему сиятельству стоит только сказать, о ком идет речь, чтобы я знал, как взяться за дело. Смею думать, что это не крестьянка?
Цивилизованный лакей произнес слово «крестьянка» тоном невыразимого презрения.
– Нет, ничуть не бывало! – отвечал князь со смехом. – Она дочь одной моей знакомой…
Степан весь проникся уважением.
– Знакомой! Но ты должен ее знать, Степан.
– По крайней мере, по фамилии я должен непременно ее