Ибрагим почесал шею.
– Слышал я об этом! Да ведь что ж ты поделаешь? Как иначе Гуссейна заставить кули поскорее таскать? Кули-то тяжелы. Денег ему за это прибавить – убыток. Отколотить – так Гуссейн поздоровее меня, самого еще отколотит. К вали его отвести – так Гуссейн по дороге сбежит. А Аллах-то и всех сильнее, и от Аллаха никуда не сбежишь, вот я его Аллахом и пугаю!
Покачал головою Аллах и пошел дальше. И везде, куда только Аллах ни заглядывал, только и слышал, что: «Аллах! Аллах! да Аллах!»
А день уж склонился к вечеру. Побежали от домов длинные тени, пожаром запылали небеса, и с минарета понеслась протяжная, протяжная песнь муэдзина:
– Ля илль аго илль алла [4]…
Остановился Аллах около мечети, поклонился мулле и сказал:
– Чего же ты народ в мечеть собираешь? Ведь Аллаха больше нет!
Мулла даже вскочил в испуге.
– Тише ты! Помалкивай! Накричишь, услышат. Нечего сказать, хорош мне тогда почет будет! Кто ж ко мне и пойдет, коли узнают, что Аллаха нет!
Аллах нахмурил брови и огненным столбом взвился к небесам на глазах онемевшего и грохнувшегося на землю муллы.
Аллах вернулся в свои чертоги и сел на свой трон. И не с улыбкой уж, как прежде, глядел на землю, которая была у его ног.
Когда первая же душа правоверного предстала пред Аллахом, робкая и трепещущая, Аллах посмотрел на нее испытующим оком и спросил:
– Ну, а что хорошего сделал ты, человек, в жизни?
– Имя твое не сходило у меня с уст! – отвечала душа.
Аллах покачал головой:
– Ну, дальше?
– Что б я ни предпринимал, что бы ни делал, все с именем Аллаха.
– Хорошо! Хорошо! – перебил Аллах. – Дальше-то, что ты делал хорошего в жизни?
– А я и другим внушал, чтоб помнили Аллаха! – отвечала душа. – Не только сам помнил! Другим, на каждом шагу, с кем только имел дело – всем напоминал про Аллаха.
– Экий усердный какой! – усмехнулся Аллах. – Ну, а нажил при этом ты много?
Душа задрожала.
– То-то! – сказал Аллах и отвернулся.
А к душе ползком, ползком подобрался Шайтан, схватил ее за ноги и поволок. Так прогневался на землю Аллах.
Судья на небе
Азраил, ангел смерти, летая над землей, коснулся своим крылом мудрого кади Османа.
Судья умер, и бессмертная душа его предстала пред пророком.
Это было у самого входа в рай.
Из-за деревьев, покрытых, словно розовым снегом, цветами, доносился звон бубнов и пение божественных гурий, призывавшее к неземным наслаждениям.
А издали, из дремучих лесов, неслись звуки рогов, звонкий топот коней и лихие клики охотников. Храбрые, на белоснежных арабских скакунах носились они за быстроногими сернами, свирепыми вепрями.
– Пусти меня в рай! – сказал судья Осман.
– Хорошо! – отвечал пророк. – Но сначала ты должен мне сказать, чем его заслужил. Таков у нас закон на небе.
– Закон? – Судья глубоко поклонился