Бретонте, наши знакомые клиенты из Фобур, приметили его уже давно… Они попросили одолжить его для театральной постановки, они ставили в своем особняке комедию вместе с другими представителями высшего общества. Они дружили с Пинезами, и с Курманшами, и с Доранжами, у которых были совершенно косоглазые дочери, и со многими другими, кого так или иначе тоже можно было считать нашими клиентами… Жирондэ, Камадур и де Ламбист, родственники послов… Сливки общества!.. Все это должно было состояться в воскресенье. Мадам Бретонте была уверена, что их постановка будет иметь большой успех.
Она раз десять приходила к нам в магазин и приставала… Мы не могли ей отказать, к тому же это было с благотворительной целью.
Чтобы с нашим столиком ничего не случилось, мы сами отвезли его утром на фиакре, завернув в три одеяла. Мы пришли точно в назначенное время, чтобы занять три места, три табуретки, рядом с выходом.
Занавес еще не подняли, но все было восхитительно, дамы в роскошных туалетах шушукались и обмахивались веерами. От них исходили одуряющие запахи… Моя мать узнавала на них все достопримечательности своего магазина. Болеро, кружевные брыжи, из коллекции «Шантильи». Она даже помнила, что сколько стоило. Она восхищалась фасонами… Как эти кружева им к лицу!.. Как все это им идет!.. Она сияла.
Перед тем как выйти из лавки, меня предупредили, что, если я буду распространять вонь, меня скрутят прямо во время спектакля. Я подтерся так основательно, что все возможные источники запахов были перекрыты. Даже мои ноги в тесных башмаках «модного» фасона были вымыты…
Наконец все расселись. Нас призвали к тишине. Занавес поднялся… Появился наш столик… на самой середине сцены… совсем как у нас в лавке… Это нас успокоило… Удар по клавишам пианино… и звучат первые реплики… Ах! какие изысканные интонации!.. Все персонажи уходят, приходят и прохаживаются в ярком свете… Какие они замечательные… Они спорят… Ругаются… Приходят в ярость… Но становятся все обворожительнее… Я полностью очарован… Я хотел бы, чтобы они повторили все сначала… Я не все понимаю… Но я покорен душой и телом… Все, к чему они прикасаются… Их малейшие жесты… самые обычные слова околдовывают меня… Все вокруг стали аплодировать, мы с родителями не осмеливаемся…
На сцене я узнаю мадам Пинез, она просто божественна, я и сейчас вижу ее бедра, трепетание грудей… Она грустит в своем воздушном пеньюаре… на диване, обитом шелком… Она измучена, рыдает… Она страдает из-за Доранжа, другого нашего клиента… Он разносит ее в пух и прах, она уже не знает, куда деваться… Но он, коварный, чтобы сорвать поцелуй, заходит сзади, пользуясь тем, что она плачет, облокотившись на наш столик, ибо душа ее растоптана. А затем еще тысячи ласк… Для меня это в диковинку… Тогда она признает себя побежденной… грациозно откидывается на канапе… Он целует ее взасос… Она теряет сознание… испускает дух…