В данном плане заслуживают внимания исследования, демонстрирующие отсутствие прямой связи между материальным благополучием и такими показателями, как количественно измеренные «уровень счастья», субъективное качество жизни и др. По данным шведской компании «World Values Survey», первые места по субъективному качеству жизни занимают Венесуэла и Нигерия, а богатые западные страны им существенно уступают (Степашин, 2008). Большинство развитых стран имеют очень низкие показатели и по индексам счастья. Например, по Индексу счастливой жизни (или Счастливых лет жизни) – HLY – члены «восьмерки» распределились следующим образом: Италия – 66-е место в мире, Германия – 81-е, Япония – 95-е, Великобритания – 108-е, Канада – 111-е, Франция – 129-е, США – 150-е, Россия – 172-е (Marks et al., 2006).
Аналогичные данные были получены и в других исследованиях, продемонстрировавших весьма парадоксальную связь между объективным и субъективным качеством жизни (Diener, Suh, 1999). Широко известны также «парадокс Истерлина» и другие подобные феномены, состоящие в том, что субъективное благополучие не пропорционально уровню доходов в силу действия таких механизмов, как «гедонистический бег по кругу» (рост доходов сопровождается ростом уровня притязаний) и т. д. В результате, например, уровень доходов граждан США в период после Второй мировой войны непрерывно рос, а доля людей, считающих себя счастливыми, постоянно снижалась (Blanchflower et al., 2000). Во всех странах, где измерялись Индекс устойчивого экономического благосостояния (ISEW) и Истинный индикатор прогресса (GPI), значения этих индикаторов обнаружили нелинейную связь с размерами ВВП (Stiglitz et al., 2012). В некоторых странах, например, в Швейцарии, даже выявлена обратная связь между размером доходов и уровнем субъективного благополучия.
Все сказанное, конечно, не означает, что путь к счастью населения России лежит через его тотальное обнищание, равно как и то, что нашей стране следует делать акцент на неэкономические пути повышения субъективного благополучия ее граждан, что регулярно происходило в ее истории (их подчинение общей цели и т. п.). Вышесказанное, во-первых, понуждает к менее прямолинейному видению взаимоотношения экономических и психологических показателей, во-вторых, служит очередным опровержением «экономического детерминизма», который был очень характерен для отечественных реформаторов начала 1990-х, убежденных в том, что главное – «поднять» экономику, а все остальное «приложится». Последующие годы развития России и опыт других стран убедительно показывают: «Экономический прогресс не сопровождается автоматически