На примере этого портрета я хочу показать, куда смотрят его глаза. Правый и левый.
Студенты: Он же косой. Раскосые глаза.
Волкова: Видите, как по разному написаны глаза?
Студенты: Нет точки схода.
Волкова: Совершенно верно. Нет точки схода. Он смотрит на нас и в себя одновременно. Этот автопортрет в итальянском стиле написан на фоне окна. За окном итальянский ландшафт. Италию он не просто обожал, а считал дни, когда туда можно будет нырнуть. Он не любил Германию и жить там не хотел. Он любил и хотел жить только в Италии. Причем только в Венеции. У него в Италии был близкий друг, художник Джовани Беллини. Он постоянно останавливался у него.
И Вазарий пишет, что Джовани говорил ему: «Покажи кисточку, которой ты волосы пишешь». Тот брал обыкновенную кисточку и говорил: «Вот». И когда Джовани не верил, начинал при нем писать волосы. Этот портрет написан очень холодно, удаленно от зеркала и отстраненно. Нет никакой страсти, гнева и восторга.
То, что Дюрер был необыкновенно хорош собой писали все современники. У него была красивая фигура, широкая грудная клетка, стройные ноги. Он нравился и поражал собой людей. Одевался очень дорого. Он чем-то очень напоминает Булгакова. И один, и другой объясняли, почему так хорошо одевались. У Булгакова были свои отношения с одеждой. Котаев описывает, как тот носил монокль, любил, чтобы его окружали красивые вещи и носил только красивую одежду.
Томас Манн описывал, как однажды, в день своего 50-ти летия, получил письмо от писателя Базеля, в котором стыдил Манна в том, что в то время, когда немецкий народ голодает, тот каждый день ходит гулять со своей собакой в лакированных ботинках, бабочке и с тростью, к тому же живет в таком богатом доме. И Манн ответил: «Да! Я хожу в самых дорогих лакированных ботинках и буду в них ходить. И вы, Базель, многое обо мне не знаете. Вы не знаете, какая горничная подает мне кофе каждое утро. Самая красивая горничная Берлина. И как я его пью вы тоже не знаете. А еще, Базель, вы не видели моих детей, моих коллекций и моей спальни, где стоит белая кровать, изготовленная вручную в Англии. И я буду спать на ней и одевать то, что хочу, и пусть Базель напишет хоть что-нибудь так, как пишу я. И, если бы Базель знал в каком аду я живу, и какой ад находится внутри меня. Но это господину Базелю совершенно неведомо. А вот тут я готов поменяться на его штиблеты. Пусть попробует так пожить». Манн написал за всех: и за Булгакова, и за Дюрера. Он все время писал про Дюрера. Он понимал, почему тот