– Знаешь, я только что поймал себя на мысли, что я делаю кучу всего аморального, и совесть продолжает меня грызть, – осознал вдруг Макс.
– Приготовь для неё топор, – рассмеялся Герман, туша бычок о влажную землю.
– Наверное, где-то в душе я всё ещё глупый набожный ребёнок. Я совершал за свою жизнь много всего, что противоречит нормам морали, но я уверен, что от этого никому не было плохо. Но, чёрт побери, мне стыдно после каждой пьянки, после каждый ночи, после каждого косяка.
– Ты бы не делал этого, если бы тебе не нравилось.
– И, кажется, я кое-что понял – мне нравится сам стыд и это ощущение, что моя жизнь неправильна и аморальна.
Герман кивнул и отхлебнул из бутылки чистого абсента.
– Это как поцеловать солнце в пылающие уста! – произнёс он с нагнанным пафосом после того, как утих разбушевавшийся в горле пожар.
– Или как чёрную кошку в анус! – рассмеялся Макс, забыв о своей недавней святости.
Мимо пронёсся поезд, стук колёс слился со звонким смехом. Глупость. Проклятая животная глупость. Но как же приятно просто так смеяться! Бессмысленный смех над бренностью жизни. А эта земля, она же полна костей. В этом районе одни сплошные кости, череда погостов под каждым кустом. И каждый мертвец заливается смехом в ответ. Мёртвым тоже смешны заморочки живых.
– Мне проще, я родился без понимания зла и добра, – подумал вслух Герман, возвращаясь к свернувшемся диалогу.
Ночь стояла безумная с пением сверчков и ещё какой-то неведомой твари. Звёзды рассыпались по небу осколками серебра. И именно сейчас хотелось жить как никогда.
– Почему ты заговорил со мной вчера? – спросил вдруг Макс.
– Потому что мне было одиноко. Вокруг меня мало людей, которые внесли бы что-то новое в эти бесконечные дни.
– Я много раз так делал раньше, когда на меня давило одиночество. Я много пил и шатался где попало, из-за этого все думали, что я общительный. А я просто покупал бутылку водки средней паршивости и приходил под мост к панкам. Я казался им воплощением помойного Христа в венце из лучезарной фольги. Я нёс какой-то бред и угощал всех подряд. Когда заканчивалась водка, я бежал за портвейном, потому что денег на водку уже не хватало. Это были пьянки, я скажу тебе, до самых астралов. Я мог петь, плакать, быть собой под этим чёртовым мостом с этими гнилыми маргиналами. Конечно, они были мне противны до ужаса, но у меня в те времена просто не было других друзей. Вот и вчера я понял, что тебе одиноко. Возможно, вокруг тебя есть люди, вокруг таких они есть всегда, но тебе с ними пусто.
– В чём-то ты прав.
Герману не хотелось думать о грязи социума в такую чудесную ночь, когда вокруг только звёзды, где-то глубоко под землёй продолжают улыбаться черепа и всюду расцветает тёмное волшебство иных реальностей. Мир останется этим миром, не возникнет ничего лишнего по воле полупьяного сознания, но так приятно