По дорожкам битого стекла. Private Hell. Крис Вормвуд

прожекторов по бледному лицу Макса. Даже Герман и вся группа ушли вдруг для неё на второй план. Она следила за его движениями и пальцами, обхватившими микрофонную стойку. Он извивался у микрофона с долей какого-то мёртвого зловещего эротизма. Он уже не был собой – сбросив в гримёрке человеческую кожу, он стал вдруг демоном. На краткий миг ей показалось, что она влюбляется. «Это не твой человек, он полностью принадлежит искусству. Он уже продал свою душу», – сказал внутренний голос, и с ним пришлось смириться.

      Они уже начали играть «Опиум» без перерыва и разговора с публикой, просто инструменты на миг замолкли, чтобы разродиться вновь этим переливчатым безумием. Герман чувствовал, как его уносит на волнах собственной музыки с нежным опиумным дурманом. Сейчас, во время выступления, песня звучала агрессивнее, чем это было на репетиции. «Если уж сбиваться, так всем вместе», – вздохнул он, понимая, что получается, тем не менее, у них неплохо. Толпа внизу раскачивалась, как мёртвые деревья на ветру, руки были белыми гниющими ветвями. Герман играл своё соло, глядя поверх голов. Лица живых мертвецов несколько пугали его в этот миг. Он улыбался так, чтобы каждая девчонка в зале думала, что он улыбается именно ей.

      Очень странно пахнет опий,

      Навевая мысль о смерти.

      Выйди из своих утопий

      На поверхность земной тверди, —

      пел тем временем Макс, протягивая руку к залу.

      Он двигался в такт музыке, слившись в безумном танце с микрофонной стойкой. Это выглядело чересчур сексуально, но для него уже не было рамок приличия. Элис знала, что девушки в зале могут не обращать внимания на музыку, но сто процентов хотят вокалиста. Потому что сейчас в нём было столько страсти, смерти и наркотического угара, что просто невозможно было пройти мимо. Эго голос – звенящая вода в хрустале. Сегодня он казался ниже и глубже, словно петь приходилось из самой могилы, создавая классический вокал для готик-рока.

      Песня закончилась неоднозначной фразой:

      Нежным лезвием по коже,

      Прогоняя жизнь и стыд.

      Вены вспороты и, может,

      Твоя жертва всё простит.

      В темноте прозвучало что-то похожее на аплодисменты. Макс с Германом как-то наигранно поклонились, и музыка заиграла вновь. Безумное и полукакофоническое вступление «Insane», от которого мозги стекали в ботинки вместе с глазами и ушами. Эти кривые гитарные рифы и солирующая партия баса сливались с голосом Макса, который буквально бился в припадке:

      I got up in the morning and put both my eyes

      In the jar full of spirit to keep them away,

      I got up in the morning concealing my face

      To prevent its disgusting decay.

      Элис показалось, что на английском он поёт лучше, полностью отдаваясь песне, не спотыкаясь о неудобные русские звуки. В зале творилась какая-то вакханалия. Публика наконец разошлась и начала изображать что-то вроде танцев. Они были безумны, как и их наряды, – дети, играющие в мертвецов под звуки музыки давно умершего