А вот «Противоестественная история драконов, змеев и вивернов» септона Барта вряд ли отыщется. Барт был сын кузнеца, ставший королевским десницей при Джейехерисе Умиротворителе, и враги его утверждали, что он больше колдун, чем септон. Бейелор Благословенный, вступив на Железный Трон, повелел уничтожить все писания Барта. Лет десять назад Тириону попал в руки чудом уцелевший отрывок «Истории», но могла ли книга пересечь Узкое море? Еще меньше возможностей заполучить анонимный, страшного содержания том под названием «Кровь и огонь, или Гибель драконов», единственный экземпляр которого будто бы хранится в склепе под Цитаделью.
Когда наверх выполз зевающий Полумейстер, Тирион писал о брачных повадках драконов, на предмет коих взгляды Барта, Манкена и Томакса значительно расходились. Хелдон помочился с кормы в воду, где дробилось яркое солнце, и сообщил:
– Вечером мы должны прийти к устью Нойны, Йолло.
Тирион поднял глаза от пергамента.
– Меня зовут Хугор. Йолло живет у меня в штанах – выпустить его поиграть?
– Лучше не надо, черепах распугаешь. – Улыбка Хелдона остротой не уступала ножу. – Как, бишь, называется улица в Ланниспорте, где ты родился?
– Это переулок, у него нет названия. – Тирион с ехидным удовольствием изобретал подробности пестрой жизни ланниспортского бастарда Хугора Хилла, известного также как Йолло. В хорошей лжи всегда содержится доля правды. Тирион знал, что выговор у него как у западного жителя, притом не простолюдина – значит, Хугор должен быть побочным отпрыском какого-то лорда. Родился он в Ланниспорте, поскольку Тирион знал этот город лучше Староместа и Королевской Гавани; все карлики, даже рожденные на грядке с репой, рано или поздно оказываются в больших городах. В деревне нет скоморохов, зато много колодцев, где очень удобно топить котят, трехголовых телят и таких вот младенцев.
– Все бы тебе, Йолло, пергамент портить, – сказал Полумейстер, завязывая штаны.
– Не всем выпадает счастье быть полумейстерами. – Тирион, отложив перо, размял затекшие пальцы. – Сыграем еще в кайвассу? – Хелдон каждый раз его побивал, зато время пройдет быстрее.
– Вечером. Пойдешь учиться с молодым Гриффом?
– Что ж, кому-то ведь надо тебя поправлять.
На «Робкой деве» было четыре каюты. Изилла и Яндри занимали одну, Грифф с сыном другую, септа Лемора третью, Хелдон четвертую, больше всех. По одной ее стенке тянулись полки с книгами, свитками и пергаментами, вдоль другой помещались зелья, мази, целебные травы. В круглое окошко с волнистым желтым стеклом струился солнечный свет. Мебель состояла из койки, письменного стола, стула, табуретки и столика с деревянными фигурами для кайвассы.
Для начала занялись языками. Молодой Грифф говорил на общем как на родном, бегло владея при этом классическим валирийским, диалектами Пентоса, Тироша, Мира, Лисса и моряцким жаргоном. Волантинский для него, как и для Тириона, был