и жизнь летит, как листья, мимо,
скупа теплом,
не чувствую себя любимой —
и поделом…
Внутри меня темно и сухо,
чего ж еще?
Придет с косою Смерть-старуха,
предъявит счет,
да нечего ответно Смерти
мне предъявить,
ведь не отнимут счастья черти,
раз нет любви.
Скажу: жила в плену иллюзий,
и вот итог:
скатался, завязавшись в узел,
Судьбы моток.
Исчезну, без вести пропавшей
в осеннем дне,
и серый дождик подгулявший
всплакнет по мне…
Навстречу птицам, осенью на север…
Навстречу птицам —
осенью на север
я снова следую природе вопреки.
Опять не спится.
Чаем сон рассеяв,
твердят соседи мне, что люди – дураки.
К чему я еду,
снова возвращаясь,
чего не видела? Мой дом уже не тот…
Истлевшим пледом
да остывшим чаем
меня обыденность заплесневело ждет.
Как странно: память
душу мне не греет,
и от грядущего я радости не жду,
но это ранит
осенью острее,
как будто времени печальней нет в году.
И небо низкой
облачностью хмуро
глядит слезливо поезду вослед.
Перрон так близко,
я и вправду дура,
и лишь наивные считают, что поэт.
Клен. Из мужского альбома
Вновь улетело лето, птичьи стаи
готовятся растаять в небесах,
листва желтеет, выжжена местами,
и всех стихов уже не написать…
Сады расшиты бисером черемух:
что было белым, кажется черней.
Немного грустно выходить из дома,
немного пусто в доме и во сне,
немного странно жить в начале века,
в котором предречен конец времен,
немного больно с сердцем человека
тому, кто был Любовью ослеплен,
немного страшно без любви остаться,
грешно немного оставаться с ней,
смешно немного выглядеть паяцем,
немного пошло злиться и краснеть
от горьких слов одной из тех немногих,
в которую немного был влюблен…
Немного поздно вспоминать о Боге,
когда ты сам – давно опавший клен.
Укусила себя за хвост…
Я Уроборос, я голый Феникс, я обгоревший
бескрылый птах, бог-богоборец, vagina-penis,
орел и решка…
В чужих устах я так устал от пустых проклятий в
набитых мною несытых ртах, что на глиста стал
похож я статью, и харкать гноем на тень Христа в
тени креста я устал не меньше, но что поделаешь —
смерти нет, есть только дети мужчин и женщин, да
семь наделов чужих планет, да звон монет – чешуей
по коже, да поминальный протяжный звон… Да,
смерти нет. Но ведь жизни – тоже. Так что же с нами?
Неужто сон?
Я