Суть проблемы «Непредрешения» передавал главный идеолог в правительстве Колчака Гинс: «Существенным пробелом программы Российского Правительства (Колчака), была неясность его политической физиономии в его официальной программе. Оно стремилось объединить все, что относилось враждебно к большевизму. Но что положительного оно обещало? Ссылка на Учредительное Собрание равносильна отказу от навязывания народу своей программы. Но власть всегда должна иметь определенные намерения, и в Учредительное Собрание она не может явиться без всякого проекта государственного устройства»{477}.
Деникин полностью отдавал себе отчет в этом, однако «предрешение» казалось ему страшней: «Перед правительством оставались бы и тогда неразрешимые для него вопросы: невоюющая армия, непроизводительная промышленность, разрушаемый транспорт и… партийные междоусобицы, а кроме этого было еще и крестьянство, занятое “черным переделом”… “Непредрешение” и “уклонение” от декларирования принципов будущего государственного устройства…, были не “теоретическими измышлениями”, не “маской”, а требованием жизни. Вопрос этот чрезвычайно прост, если подойти к нему без предвзятости: все три политические группировки противобольшевистского фронта – правые, либералы и умеренные социалисты – порознь были слишком слабы, чтобы нести бремя борьбы на своих плечах. “Непредрешение” давало им возможность сохранять плохой мир и идти одной дорогой, хотя и вперебой, подозрительно оглядываясь друг на друга, враждуя и тая в сердце – одни республику, другие монархию; одни Учредительное собрание, другие Земский собор, третьи “законопреемственность”»{478}.
Но в еще большей мере политика «непредрешенчества» была ориентирована на союзников. На это прямо указывал командующий чехословацким корпусом ген. Р. Гайда, варившийся в гуще событий, в своем сообщении военному департаменту США: «Колчаковское правительство не может удержаться у власти, и если союзники будут помогать ему, это будет величайшей исторической ошибкой. Правительство делится на две части: одна выпускает прокламации и распространяет сообщения для иностранного потребления о благожелательном отношении правительства к созыву Учредительного собрания и готовности осуществить его созыв, другая часть тайным образом строит планы и заговоры с целью восстановления монархии»{479}.
За лозунгом «непредрешения» не стояло никаких реальных, созидательных идей, в него не верили даже те, кто шел умирать за «белую идею». По словам самого Деникина, осенью 1918 г. оба его ближайших помощника заявили ему, «что работать под лозунгом Учредительного собрания они считают для себя невозможным.