Тем временем стихийные убийства офицеров все более приобретали характер поголовного истребления. Пример дают впечатления, с которыми сталкивались очевидцы почти на всех железных дорогах ноября-декабря 1917 г.: «Какое путешествие! Всюду расстрелы, всюду трупы офицеров и простых обывателей, даже женщин, детей. На вокзалах буйствовали революционные комитеты, члены их были пьяны и стреляли в вагоны на страх буржуям. Чуть остановка, пьяная озверелая толпа бросалась на поезд, ища офицеров (Пенза-Оренбург)… По всему пути валялись трупы офицеров (на пути к Воронежу)…»{429}.
В апреле, когда немцы занимали Крым, некоторые уцелевшие офицеры, которым было невыносимо сдавать корабли немцам, поверив матросам, вышли вместе с ними на кораблях из Севастополя в Новороссийск, но в пути были выброшены в море. «Все арестованные офицеры (всего 46) со связанными руками были выстроены на борту транспорта, один из матросов ногой сбрасывал их в море. Эта зверская расправа была видна с берега, где стояли родственники, дети, жены… Все это плакало, кричало, молило, но матросы только смеялись. Ужаснее всех погиб штабс-ротмистр Новицкий. Его, уже сильно раненого, привели в чувство, перевязали и тогда бросили в топку транспорта»{430}.
Смешанные чувства долга, чести, мести за погибших товарищей, обреченности и отчаяния выковывали идеологию главной движущей силы Белого движения – офицеров-добровольцев[24]. Эта идеология сводилась в сущности к выполнению своего воинского долга перед страной. Воинский долг с внешнего противника распространился у них на внутреннего, который, по мнению добровольцев, вел страну к хаосу и развалу, к поражению во внешней войне.
Для офицеров разгоравшаяся разрушительная анархия была вызовом их доведенному до инстинкта долгу защиты отечества, связанному с чувством самопожертвования.
Наиболее близким и понятным политическим противником для офицеров были большевики, открыто призывавшие «воткнуть штыки в землю», что было прямым вызовом офицерскому долгу. Большевики поддерживали стихийное стремление масс к миру, а эти массы уже чинили убийства и насилия над офицерами. В результате большевики стали для офицеров неким собирательным образом врага, объединявшим в сущности всю солдатскую и народную массу, не желающую продолжать войну и требующую невнятных социальных перемен, выражавшихся на том этапе развития в виде анархии. Для офицеров любой, кто выступал против продолжения войны или отказывался подчиняться, становился большевиком.
Офицеры не вдавались в глубокие рассуждения и принимали внешнюю сторону революции за ее суть. И это была роковая ошибка, как для них, так и для страны. Керенский в этой связи замечал: «Офицерам следовало постараться понять,