Он обратился к Вормиздухт:
– Ты, Вормиздухт, так добросердечна, что я не осмеливаюсь даже малейшим подозрением запятнать твою ангельскую чистоту. Но как ты думаешь, разве это не мерзко – шпионить в чужом доме?
– Я это понимаю, – ответила она тоном, в котором заметно было глубокое негодование и вместе с тем безутешная печаль. – Я это понимаю и предвижу горькие последствия. Меня ужасает мысль о том, что льется человеческая кровь, что отцы и матери томятся в тюрьмах, а дети, бесприютные и сиротливые, скоро окажутся в руках палачей. Я не могу вынести такой жестокости.
– Но ведь это желание твоего брата, – заметил Самвел.
– Не порицай меня, Самвел, за него. Персидские цари бессердечны. Они утверждают основание своего престола на человеческих трупах, – так сказал один из наших философов.
Самвел впал в раздумье. Вормиздухт прервала его молчание:
– Не печалься, Самвел! Ради успокоения своей совести я сегодня же велю подготовить караван для путешествия, отправлюсь в Тизбон, паду ниц перед братом и слезами укрощу его гнев. А если он бездушно отнесется к слезам своей сестры, то подножие его трона будет запятнано родной кровью…
– Я знаю, Вормиздухт, что ты способна на большое самопожертвование, – сказал Самвел. – Но теперь уже поздно… Дела настолько усложнились, события настолько неотвратимы, что твое заступничество едва ли поможет предотвратить наступающее бедствие.
– Но ведь и твоей жизни угрожает опасность, Самвел! Я не сомневаюсь, что главный евнух, или, как ты сказал, этот подлый шпион, внес и твое имя в список «неблагонадежных».
– Я тоже в этом не сомневаюсь! – сказал Самвел. – Заботу обо мне я возлагаю на бога…
Он снова задумался и после минутного молчания добавил с иронией:
– Ты забываешь, Вормиздухт, что мой отец и дядя ведут персидские войска. Меня-то они, надеюсь, пощадят…
– Велено никого не щадить: ни друга, ни родню! – сказала опечаленная женщина. Она стала умолять князя, чтобы он хотя бы на время, ради своего спасения, покинул страну и скрылся куда-нибудь, пока не утихнет гроза.
– Вот этого я не прощаю тебе, Вормиздухт, – с улыбкой проговорил Самвел в ответ на ее мольбы. – Ты склоняешь меня к позорному делу. Неужели ты хочешь, чтобы я во время сражения, как трус, покинул поле брани?
– Подумай, Самвел, что опасность угрожает и той, кого ты любишь, – заметила Вормиздухт печальным голосом.
– Вот именно поэтому я не должен покидать поля битвы, – сказал Самвел, и глаза его зажглись огнем мести.
С завистью глядела Вормиздухт на юношу, который был олицетворением самопожертвования и в котором чувство любви было так сильно и так неугасимо.
– Скажи мне, Вормиздухт, – продолжал Самвел, переменив разговор, – во всем том, о чем ты рассказала мне, твой евнух признался тебе лично?
– Среди его писем я нашла еще одно, – ответила она. – Я принесла его с собой.
– Можешь