«Практически все представители русинского народа не только в своих политических воззрениях, но и в действиях примкнули к русскому лагерю против нас», – подчеркивалось позднее в официальном австрийском отчете о русской оккупации Восточной Галиции и Буковины[106]. М. М. Пришвин записывал в дневник информацию о взятии Львова: «Русские войска входили – все на улицы, будто парад, а говорят, казакам подносили яблоки и виноград, они брали охапками цветы»[107].
«Все русские крестьяне тяготеют к России», – сообщал в январе 1915 года о настроениях жителей Буковины жандармский ротмистр Лакингер[108].
«Население городка Судова Вишня и окрестных сел очень сочувственно относится к России, ее правительству и Царю, безгранично радуясь факту присоединения Галиции к петроградским владениям», – записывал унтер-офицер русской армии Бигунов[109]. И таких свидетельств было множество. Разница между домашним австрийским террором и русской оккупацией была настолько очевидна и настолько не в пользу Австрии, что русины Галиции однозначно сделали выбор в пользу оккупационного режима, надеясь на последующую аннексию провинции Россией.
В результате на этом этапе начались реальные действия галицких русинов, направленные на поддержку российских войск. Галицкие русины начали оказывать всемерное содействие русской армии, информировали ее о расположении и передвижениях австрийских подразделений, служили проводниками, повреждали телеграфные линии в тылу австрийских войск. Иногда действия отдельных жителей носили характер партизанской войны. Так, один из русинов из села Старо-Лисецы запер в сарае и сжег 25 австрийских гусаров, за что впоследствии сам был казнен[110]. Впрочем, случаи открытого сопротивления были единичны.
Но ведь так, по сути, и разгорается любая партизанская война: необоснованные репрессии оккупационных властей получают ответ в виде нарастающего народного сопротивления, которое, в свою очередь, провоцирует новые репрессии властей. И закручивается порочный круг. Единственный важный момент, делающий ситуацию в Галиции нехарактерной для обычной партизанской войны и народного сопротивления, – война развернулась не против оккупантов, но против собственных властей, фактически спровоцировавших глухой саботаж в провинции, население которой еще каких-то 40–50 лет назад было самым лояльным в Австро-Венгрии. Вена смогла быстро убедить русинов, что спастись, физически выжить они могут, только оказывая сопротивление австрийским