Во, напился, интеллигент хренов! Глянь, Васильевна, очки нацепил и думает все можно. Грабли свои расставил, – не пройти, не проехать.
Короче, несчастное существо. Полная противоположность тем простым парням, с которыми я привык выпивать в «рыбке». Я еще подумал, – вот насколько интеллект способен обезобразить человеческое существо.
Из чувства сострадания, – поняв (или скорее почувствовав), что очкарику этим вечером грозит быть побитым, – я подсел к нему и попробовал расшевелить разговором. Он вежливо отмалчивался и не хотел поддерживать беседу, пока я неожиданно для себя не вспомнил и не принялся рассказывать про тот случай, как мы ходили за пивом с чайником. Помните? В девяносто третьем, кажется, это было. Пиво подскочило в цене, и только в шайбе, возле общаги, оно оставалось по-прежнему сороковник за пол-литра.
Вот тут-то мы друг друга узнали. Помните? Он тоже с нами тогда за пивом ходил. Сразу нашлись общие темы для разговора…
Короче, через некоторое время он, уже хорошенько набравшись, рассказывал эту чертову историю, рассказывать которую я его не просил и слушал вначале больше из вежливости, чем из интереса.
2.
Фарух уже несколько лет работал младшим редактором в одном из журналов. Не сказать, что работа была денежная и интересная, но он к ней уже как-то привык. Идеи осчастливить мир своими произведениями он давно забросил, поняв, что у него совершенно нет желания становиться писателем. Вместо этого, он с бoльшим удовольствием, каждый вечер приходя домой, заваливался на диван и смотрел телевизор, при этом отличаясь особой всеядностью и поглощая практически все – от ток-шоу до психологических триллеров.
Фарух полагал, что во всем виновата работа. Он даже вывел закон, согласно которому былая страсть перестает волновать человека, как только она превращается в обязанность, и за нее начинают платить деньги.
Знакомых он убеждал, что возненавидел писательство, лишь потому, что на работе ему приходилось прочитывать тонны различной макулатуры.
Основной его обязанностью являлось – чтение корреспонденции приходящей на имя главного редактора журнала. Он должен был сортировать письма, присылаемые в редакцию рукописи и в случаях, если они могли заинтересовать высшее руководство пересылать их главному редактору со своими комментариями и предложениями. При этом большинство рукописей, – даже те которые все же попадали на стол к главному редактору, – по его мнению, были совершенно безграмотны и ужасали своей бездарностью. Будь он на месте главного редактора, то давно запретил бы получение всей внешней корреспонденции, а те, ныне редкие письма, которые приходят по обычной почте, он бы лично сжигал или относил в туалет для дальнейшего использования по прямому