До того момента я и не вспоминала о том, как мне не хватало поцелуев Алека. Когда он целовал женщину, то вкладывал в поцелуй всего себя… всю страсть, желание и грацию. Так много грации и красоты, что я едва могла дышать. Оторвавшись от моих губ, он прижался лбом к моему лбу.
– Ma jolie, мне не хватало твоей любви, – шепнул он, щекоча мне рот своим дыханием.
Мои глаза защипало от слез, и я перехватила его взгляд. В его золотисто-желтых глазах плясали карие крапинки, казалось, сверкавшие в этом свете.
Я легонько куснула его губы и уткнулась носом в шею.
– Мне тоже тебя не хватало, Алек. Я даже не знала, насколько, пока ты не очутился здесь, передо мной.
Он положил ладонь мне на затылок, поглаживая большим пальцем другой руки мои губы и подбородок.
Его глаза, казалось, подмечали каждую мельчайшую черточку моего лица, как способны лишь глаза художника, до предела сосредоточенного на деталях.
– Ты грустила, chйrie[3]. Почему?
Я покачала головой, не желая углубляться в эту тему.
– Позже. А сейчас ты, может, голоден? Хочешь, я что-нибудь принесу?
Алек крепко прижался всей своей великолепной длиной к самому моему средоточию. В глубине моего тела вскипели пузырьки возбуждения, разлетаясь во все стороны. Я крепче сжала ноги, притягивая его еще ближе к себе. В его глазах вспыхнуло то напряженное чувство, по которому я так соскучилась. То был взгляд мужчины, отчаянно желавшего свою женщину.
– Мне хочется лишь отведать твою сладкую киску, ma jolie.
Ох уж этот грязный француз!
Без дальнейших церемоний он подвел меня к моей спальне и пинком распахнул дверь. Поставив колено на кровать, он согнулся, аккуратно опуская меня в постель – так бережно, словно я стоила не меньше одного из его шедевров.
– Разденься для меня, – выпрямившись, сказал Алек. – Я хочу, чтобы ты обнажила свое сияние.
Его слова и огонь в его взгляде заставили меня захлебнуться от желания. Без всякого изящества я приподнялась на колени и стащила свое коротенькое платье через голову. Под него я ничего не надела, вспомнив, что Алек предпочитал обходиться без лишней одежды и без лишних преград.
– Vous кtes devenue plus belle[4], – произнес Алек по-французски, и его слова скользнули по моей коже так, словно он коснулся меня – легко, как перышко, но от этого не менее мучительно сладко.
Несмотря на то что мой французский успел слегка заржаветь от недостатка практики, я все равно поняла, что он сказал. Он утверждал, что я стала еще прекрасней.
– Только в твоих глазах, – ответила я, покачав головой.
– Ты видишь себя не так, как видит тебя остальной мир, – возразил он, приложив ладонь к моей щеке.
– Но ты не остальной мир, французик, – рассмеялась я.
Алек