Только Пират и русский оставались безучастными к этому дележу. Пират хоть и бросился сначала вместе со всеми, но потом остановился и тоскливо стал смотреть в морскую даль, далеко за горизонт. Казалось, что он охраняет членов экспедиции от не прошенных гостей, стоя в дозоре. Русского же просто удерживал запах рома исходивший от Пирата. Надо заметить, что единственный член экспедиции, с которым не было никаких проблем, был русский Иван. Он подчинялся начальнику – бессермянину, помогал и чукче, и бедуину, и аборигену, и американскому индейцу, и всем тем, кому не удалось стать островным начальством. Он привык помогать всем и всегда и потому Бог наделил его особой ролью «скрепы» других несмышлёных народов.
Иван один был уверен, что все всё найдут. И когда из котлована, названного кратером, раздался истошный крик: «Пиастры, Пиастры, Демократия, Демократия», он понял, что нашли. Раз нашли, куда спешить. А тут и собутыльник выплыл и теперь просыхал. Иван, правда, не видел никакого сосуда на ремне у Пирата. Но он видел уходящую на дно морское галеру и по прежнему своему, казачьему, опыту знал, что с тонущего судна обычно всплывают бочки с вином, а не с порохом, семенами и ружьями, чем обычно писатели разочаровывают читателей. Он терпеливо ждал.
На Пирата он смотрел, как отец на сына, произнося в мыслях: «Сынок…поднеси». И тут море вытолкнуло из своих глубин бочонок рома. Иван не стал утруждать Пирата. Сам выкатил бочонок на берег, вышиб пробку и сказал Пирату: «Снимай свою треуголку». Пират ответил, что она ещё сырая, и ром будет иметь привкус морской воды, чего он пират не вынесет, так как только что её наглотался, пытаясь утонуть. Но он готов пить из иванового сапога. Кто бы возражал. Иван снял сапог и, налив полный сапог рома, протянул его Пирату как гостю.
Пират выдохнул воздух вместе с остатками морской воды и, решив, что пора менять топливо в организме, молча выпил весь ром из сапога, чем порадовал русского, который сразу проникся к нему доверием.
Иван опять наполнил сапог и, произнеся тост: «Ну, за нетонущих, – и тоже выпил весь ром из сапога. Попугай начал беспокоиться. Сапог был большой, а бочонок маленький. Попка ухватил Пирата клювом за ухо и заорал: «Давай поцелуемся».
Пират дыхнул на него, и Попка упал, как ему показалось, на белый морской песок ногами кверху, с открытым клювом и счастьем, застывшим в остекленевших глазах. Пират был милосерден, он поднял попугая с камней и бережно, со словами: «Как ослаб за тысячи лет», уложил его в большой карман морского плаща.
Иван порозовел маленько, с Пирата перестала капать вода, и они в унисон произнесли: «Ну что, ещё по одному?». Тут их внимание привлёк рёв мотора. К острову на полном ходу приближался катер. На борту катера огромными буквами было написано: «Правительственный». Телефонограмма еврея дошла