– Вообще-то, она не Тинка, а Тянучка, уж очень длинная уродилась, ну а сокращенно Тинка. А Дэзи – ее ребенок. Очередная жена Бориса не выносила собак, и он привез Тинку сюда. А через полтора месяца она, к изумлению Цезаря, да и к моему, признаться, произвела на свет дочь Дэзи. Имя ей придумал Борис, эстет и сноб.
Оля готовила Глебу обеды, испытывая от этого творческую радость. Стирала, убирала, чинила одежду. Дни здесь тянулись неторопливо, от восхода до заката проходила целая вечность. Ночью иногда случались грозы, но какие-то несерьезные, жизнерадостные, полные молодого задора и энергии. Утром снова вставало солнце, мир сиял, все вокруг цвело и радовалось жизни. Рано утром они шли купаться на реку. То есть купались только мальчики – Глеб и Цезарь, а девочки сидели на берегу. Для Оли вода была слишком холодной, а таксы побаивались. Глеб заплывал далеко, к противоположному берегу, чтобы сорвать для Оли желтую сладко пахнущую кувшинку, Цезарь не отставал.
Они выбирались на берег мокрые и холодные. Цезарь принимался отряхиваться, и Оля, смеясь, уворачивалась от брызг, летевших от его длинной шерсти. И они шли домой завтракать. Какое замечательное слово – домой!
«Дом! А ведь с тех пор как умерла мама, у меня нет дома, – думает Оля, – кружит меня по свету… и человека убили из-за меня…»
Мысли эти приходят и уходят. Здесь, на старой даче, не думается о плохом. Сонное царство. Оля загорела, посвежела, царапины на лице зажили, а о глубоком порезе на правой щеке напоминает только едва заметный розовый шрам.
Глеб работал три дня в неделю в небольшой деревенской больничке, куда ездил на своей машине, видавшей виды синей «Хонде». А Оля и собаки оставались на хозяйстве.
На выходные приезжал Борис с сумками деликатесов.
– Тебе не кажется, что ты как-то зачастил к нам? – однажды спросил его Глеб. – Бензин расходуешь, на продукты тратишься.
– У вас, – ответил Борис, подчеркнув «вас», – так тепло и уютно, а кроме того, Оля – моя пациентка, прошу не забывать. Кроме того, от меня ушла жена, и я совсем одинокий.
– Это ненадолго. Я уверен, ты уже присмотрел себе кандидатку на роль следующей жены.
– Не знаю, не знаю, – вздыхает Борис, – подустал я как-то.
– Конечно, гарем – это всегда хлопотно, – язвит Глеб.
– Да нет, я не против. Правда, годы уже не те…
Он искоса смотрит на Олю, и они дружно смеются. Так, болтая и смеясь, они сидели на веранде долгими летними вечерами.
Догорал закат, на землю мягко опускалась ночь. Оля зажигала свечу. Тишина и тьма существовали где-то за пределами огня, и там, в этой темной тишине, не чувствовалось ни движения, ни ветерка. Пахло луговыми травами, мятой, аиром, чабрецом. От реки тянуло свежестью и наползал туман. Иногда кто-то плескал в прибрежной осоке – водяная крыса или щука. Иногда кричал коростель, которому тоже не спалось. Разгоралась, потрескивая, свеча, налетали и вились вокруг ночные бабочки. Появлялись первые, вздрагивающие от ночной прохлады,