Разочарованно вздохнув, я прикрыл за собой дверь и поплёлся дальше по бесконечному коридору. Впрочем, бесконечность эта оказалась куда короче, чем могло представиться: уже через десяток шагов я уткнулся в очередную развилку – и животный ужас, что почти выпустил меня из своих железных объятий, неожиданно вернулся вновь с порывом непрошенного холодного ветра. Тот неожиданно пронёсся откуда-то слева, со стороны внутреннего двора, и, истерзав пламя моей свечи, скрылся в пустоте. И тут же мне послышался негромкий, почти неразличимый скрип, идущий наперерез этому ледяному порыву. Как будто бы сотни крохотных коготков непрерывно скреблись по вековому камню, вытачивая в нём мириады сквозных ходов.
Инстинктивно вскрикнув, я выбросил вправо вытянутую руку со свечой – выплескивающийся воск уже не беспокоил меня благодаря образовавшейся на коже корке – и начал жадно всматриваться в кромешный, почти не тронутый желтоватым светом мрак. Не прошло и секунды, как я пожалел о неразумно поданном голосе, но скрежет как будто бы не стал ближе или отчётливее – он всё так же существовал на пределе слышимости, где-то далеко и словно бы не взаправду.
Я взмолился всем местным духам, чтобы очередной поток ветра из внутреннего дворика хоть на мгновение заглушил эту странную слуховую галлюцинацию и позволил мне спокойно повернуть влево – но воздух вокруг оставался недвижим. И сходился мертвенной тишью глубокого колодца, куда не доставали звуки окружающего мира. Я не слышал больше ни треска свечного фитиля, ни стонов гуляющих стен – только настойчивый, скрипучий шорох, не становящийся громче, но всё равно занимающий всё больше и больше пространства. И я… Я не смог устоять. Зашагал по правому пути, чувствуя, как немеют от страха руки и как сталкиваются при каждом новом шаге трясущиеся колени. Я двигался почти против собственной воли, но всё-таки не без любопытства.
К собственному удивлению, я не встретил на своём пути больше ни одной двери. Уходящий в сторону обрыва коридор выглядел совершенно пустым. По сторонам его не было видно окон,