– Интересный ты человек. Разве счастливцам необходим надзор? – вопрошал старец в прожженной чалме.
– Как ни странно – да! Живые так и норовят что-нибудь стырить с могил или надругаться над ними.
– Так ты покойных называешь счастливцами? Чудно!
– Счастлив тот, кто ни в чем не нуждается. Много ли надо умершему? Ответьте мне, если знаете. – Хозяин хибары опустился перед гостями на корточки. – Закурить есть?
– Кроме ладана нет ничего. Угостить?
Неопрятный старик стал шарить в заплечном мешке.
– Нет, спасибо. Я только «Беломор» курю, – хмыкнул кладбищенский сторож и отошел.
Он поправил на скамье тощий матрас и извлек из консервной банки окурок. Старики больше не привлекали его внимание. Мужчина закурил, пустил из ноздрей дым и с головой погрузился в воспоминания.
Перед самой Пасхой главная улица Иерусалима кишела от народа. Солдаты Рима гнали приговоренных к смерти преступников. Подстегивая их плетьми, они позволяли горожанам плевать злодеям в лица и наносить удары. Знойный воздух сотрясали злорадный смех, крики и чей-то плач. Все это походило на кошмарный аттракцион, поставленный душевнобольным режиссером. Особенно доставалось человеку, посмевшему объявить себя Божьим сыном.
Его лицо превратили в кровавое месиво. Огромные гематомы скрывали глаза, и мужчине приходилось высоко задирать голову, чтобы сквозь щели опухших век смотреть перед собой. Он изнемог от тяжести креста, который тащил на спине, и хотел передохнуть в тени дома. Но Агасфер, хозяин хижины, прогнал его.
– Иди, иди! – Он пнул утомленного человека. – Нашел, где привалы устраивать! На Голгофе отдохнешь.
– Хорошо, – сквозь почерневшие от спекшейся крови губы прошептал изгой. – Запомни слова мои: обреченный на вечные скитания станешь искать встречи со мной, дабы молить о смерти!
Картинки из прошлого прогнали сон. Мужик поставил на «буржуйку» закопченный чайник.
– Чайком вас побалую. Утомились, поди, с дороги!
Волхвы как по команде зашевелились, давая понять, что выпили бы чего-нибудь покрепче. Хозяин хибары догадался о желании гостей.
– На работе спиртное не употребляю. Есть одеколон. Если хотите, то – пожалуйста! – Он протянул плоский пузырек.
Старики поочередно понюхали и отказались.
– Слишком резкий запах, да и зеленый цвет настораживает. Нам бы красненького, виноградного. Скажи, человече, а тот, кого мы ищем, успел посеять семя истины?
– Посеял, посеял. Только каждый норовит это семя по-своему разжевать. Один так, другой этак! Многое исказили, да и то, что осталось нетронутым, не все на веру принимают. Брожение умов, мать его! – «человече» снял закипевший чайник и бросил в него горсть заварки.
– А сам-то ты верующий? – не унимались гости.
– Познавший истину в вере не нуждается! – равнодушно