В кармане моих штанов начинает вибрировать телефон, и я опять подпрыгиваю. Слава богу, что я переключил его на вибрацию еще во время прошлого перелета, а не то миссис Линден сейчас проснулась бы от моего рингтона из «Эй-си/Ди-си». Это, наверное, мистер Янус, хочет убедиться, что я не опоздал на рейс. Но я не успеваю приложить телефон к уху, как Тереза просовывает голову в салон и хмурится.
– Две минуты, – одними губами говорит она, а телефон снова вибрирует. Я киваю и нажимаю на кнопку.
– Алло?
– Дейв? – говорит Бет, голос у нее высокий и тонкий.
– Привет. Что там у нас стряслось?
– Мне просто нужно было тебя услышать. – Она тихо вздыхает, как будто звуки моего голоса и впрямь оживляют ее. – Вчера был самый худший вечер во всей моей жизни, а тебя не было, и никто не мог мне помочь. – Слова, похоже, застревают у нее в горле, и я невольно выпрямляю спину.
– Что случилось, Бет?
– Мне так жалко, Дейв… Не знаю, что со мной такое. Я… прошлой ночью у меня началось кровотечение, и утром я пошла к доктору. Он сказал… сказал, что эмбрионы не выживут. – Она выталкивает слова наружу с усилием, как выставляют за дверь непрошенных гостей.
Я поворачиваюсь к окну и шепчу:
– О-о чем ты? Как это могло случиться? Они же говорили, что все будет ясно через неделю, не раньше.
В трубке раздается сдавленный всхлип.
– Я забыла про уколы.
– Как это – забыла? – Бет прекрасно знала, насколько эти уколы важны. Ее тело производит слишком мало гормонов, поэтому она не может вынашивать детей. Доктор Харт все ясно объяснила.
– Не знаю как; забыла, и все. Тебя же не было, никто мне не напомнил, а я замоталась с работой и с делами, к тому же эти уколы так меня утомляют… Вот я и забыла. Говорила же я тебе – не уезжай. Говорила – ты мне нужен.
– Но как ты могла забыть, Бет? Это же не собачку утром покормить, это могли быть наши дети. – МОИ дети, хочется закричать мне, но я проглатываю эти слова, не даю им вырваться на свободу. – Сколько уколов ты пропустила?
– Три, – шепчет она.
Три. Ничего не понимаю. Меня нет дома всего каких-то двадцать часов. Не два дня, и уж конечно, не три. То есть две инъекции из трех были «забыты» еще при мне. А ведь я после каждой инъекции спрашивал ее, как она себя чувствует, нянчил ее, предупреждая буквально каждое ее желание. И потом, она же говорила мне, что каждый день бывает у Стэйси, своей подружки-медсестры, и та делает ей уколы, и они совсем не болезненные. Почему же она лгала?
Мне нечем дышать. Раньше я никогда не испытывал клаустрофобии, но, наверное, теперь это она: мне кажется, что в самолете внезапно кончился весь воздух и что стены сдвигаются вокруг меня. Нашарив верхнюю пуговку рубашки-поло, я обрываю ее, борясь с одной навязчивой мыслью, в которую никак не хочу поверить – она сделала