– Хорошо, но в какой-то миг вы все-таки осознали, что с самолетом не все ладно? Когда вы это поняли?
– Самолет начал терять высоту, и мы полетели прямо через грозу, вместо того, чтобы обойти ее поверху. Турбулентность была страшная, – прошептала Лиллиан. – Мы услышали голос пилота, он велел нам приготовиться к столкновению. Все казалось до того нереальным, что я даже сомневалась, на самом ли деле это происходит.
– О чем думает человек, когда оказывается в смертельной опасности?
Лиллиан разглядывала свои сверкающие ногти, решая, сколько можно сказать; короткая темная челка прикрывала ей лоб и небольшим козырьком нависала над глазами. Как она жалела теперь о тех состриженных каштановых прядях, которые когда-то закрывали ей пол-лица, давая своего рода убежище от чужих взглядов.
– Ну, сначала вспоминаешь родных, друзей, все, что не успела им сказать, сделать… Но потом и это вылетает из головы; думаешь только о том, как спастись, выжить.
Противная улыбочка скривила губы Женевьевы. Кажется, она нашла, за что зацепиться.
– А что делали все остальные, как они готовились к жесткой посадке? Например, ваша свекровь, Маргарет?
– Самолет так трясло, что Маргарет проснулась, но не до конца – снотворное еще продолжало действовать. Мы с ней сидели через проход, а вокруг стоял такой грохот, что говорить было невозможно, мы все равно друг друга не слышали. Но я держала ее за руку до того самого момента, когда Кент скомандовал готовиться к жесткой посадке. Я пыталась сказать ей, что люблю ее, что с нами все будет хорошо. Спинка кресла Дейва была прямо передо мной. Как он реагировал, я не видела.
– А Тереза, что делала она?
Тереза. Один раз, месяца через три после возвращения, Лиллиан летела в Калифорнию, и ей показалось, что она видела в самолете Терезу. Стюардесса плыла по проходу между креслами, улыбалась, раздавала напитки, пряди волос цвета спелой пшеницы прикрывали ее лицо сбоку.
Лиллиан наполовину спала – действовал «Валиум», который психиатр посоветовала ей принимать во время полетов. В тот раз ей страшно не хотелось опять разлучаться с Джерри и мальчиками, но муж никак не мог оставить работу, и с ней полетела Джилл. Она сидела рядом.
И тут раздался голос Терезы.
– Приве-ет, дорогуша, что будешь пи-ить? – Невозможно было ошибиться: тот же протяжный южный акцент, ласковый и какой-то мудрый.
– Тереза? – прошелестела Лиллиан, перебарывая дремоту. – Это ты? – На мгновение она позволила волне надежды и смятения захватить себя целиком, но тут стюардесса повернулась, и она увидела ее лицо.
– Нет, детка, я Джен. Но ты можешь звать меня Терезой, если хочешь. – И стюардесса игриво подмигнула.
– Я не хочу пить, – прошепелявила Лиллиан. Джилл извинилась за нее и все-таки заказала ей яблочного сока,