С этими небрежными словами он схватил какую-то книгу и, что-то радостно напевая, принялся читать в том месте, где была согнута страница. Надо заметить, вся его фигура излучала такую солнечную, безраздельную радость, такое изумительное, проникновенное тепло, что на него было странно смотреть. Когда Антон только вошел сюда, ему показалось, что господину Александру не меньше сорока лет, теперь же он пришел к выводу, что ему не более двадцати пяти, таким свежим, радостным и сияющим он казался. И больше всего изумляло то, что эта радость была совершенно искренней и неподдельной, а вовсе не лживой и притворной. Глядя на него, Антон очень остро осознал: это самый счастливый и удовлетворенный человек на свете. Уже стоя на пороге, юноша вдруг обернулся и мрачно проговорил:
– Вы сказали, что чужое горе не приносит счастья, и я не могу с этим поспорить. Вот только Сима мне не чужая. Она моя родная сестра, она часть моего сердца.
Александр поднял глаза от книги и, прищурившись, мягко спросил:
– Скажи, ты знаешь, о чем она думает каждую промелькнувшую секунду?
Антон недоуменно пожал плечами:
– Ну, нет, конечно.
– Тогда ты не имеешь права утверждать, что она часть твоего сердца,– невозмутимо ответил ректор. – Ты знаешь только свои мысли, свое сознание, а сознание – это и есть наше символическое сердце. Ты – это ты, она – это она. Вы – не одно целое, вы – два индивидуальных существа, и у каждого свои мысли, желания и мечты. И если один будет жить ради сознания другого, то, сам не заметив, уничтожит свое собственное сознание. И тогда он, если говорить откровенно, покончит с жизнью, хотя и физически не умрет.
– Сима – моя родная сестра,– с каким-то ожесточенным упрямством повторил Антон,– вы считаете, мне должно быть безразлично, что она ослепла?
Александр невозмутимо улыбнулся:
– Вовсе нет, мальчик. Как раз теперь ты должен быть радостнее и счастливее, чем когда бы то ни было.
– Что? Как я могу быть радостным, когда она так несчастна?
Ректор