– Да-а, урожай, – горько вздохнул отец. – Два месяца почти на собирательство убили, а что заработали… Не стоит овчинка выделки.
– Почему не стоит-то? – удивился Юрка. – Хоть деньги пощупали.
– Какие это деньги – сто рублей. Пошел в магазин и непонятно на что потратил.
– Ну, эт понятно… Давай, Николай Михалыч, чтоб денег столько было, чтоб не считать.
– Эх-х…
– Как, Тема, – подошла мать, – лучше?
Он поморщился.
– Может, телевизор посмотреть хочешь? Только что-то сильно рябит, из-за дождя, что ли…
– Не хочу.
– Ладно… Валентина как?
– Ну, так… Лежит в основном.
– Уже ведь восьмой месяц у нее. Восьмой?
– Угу… – Говорить было и больно, и неприятно, особенно об этом. – Живот большой… М-м, – потер скулу, – не проходит совсем.
– Погоди-погоди, – откликнулась бабка. – Это не сразу, зато потом долго спокойно будет. У меня вон все поискрошились, а болеть не болят. Я потому что салом чуть что.
…Действительно, постепенно боль сошла. А через час Артем и забыл о зубе. Сидел вместе с отцом и Юркой, выпивал, закусывал. Разговора особого не вязалось – в основном вздохи, кряхтение, бормотки, напоминающие заговор: «Хоть бы дождь прекратился. Все ведь планы рушит».
Неожиданно Юрка притиснул рот к уху Артема, попросил:
– Будешь в городе – гондонов купи.
– Что?
– Ну, не хочу, чтоб жена снова понесла. Сил нету всех их на ноги подымать… Купишь?
– Ладно, куплю.
– А ты давай, – Юрка хлопнул его по плечу, – рожай. Ты еще молодой, тебе можно. – Стал разливать остатки спирта. – Давайте-ка за детей! Всяко-разно, а они – главное.
– М-да, – вздох отца, – не поспоришь.
Глава четырнадцатая
Осени как таковой – к какой Елтышев привык в городе – не было. Странно, полста километров, небольшой перевальчик через еле заметную гряду гор, а климат совсем другой. Суровый климат… Числа с двадцать пятого августа как зарядил дождь, так шел и шел и постепенно стал перерастать в снег. Снег падал и, не долетая до земли, таял, земля еще хранила тепло, но с каждым днем зима ощущалась всё сильнее. В Саянах она, наверно, уже хозяйничала вовсю, а это еще полста километров.
Небо было наглухо завалено тучами, растения хирели; листья не желтели, но видно было, что они уже неживые. Картошку, морковку выкапывали из грязи, сушили в бане, в сенках, на ночь накрывая тряпками. Молились, чтоб не ударил мороз до того, как спустят в подпол.
– И всегда у вас сентябрь такой? – хмуро покуривая у печки, спрашивал Николай Михайлович, сам не зная, жену или тетку.
Отвечала обычно жена:
– Да я не помню. Сколько прошло времени… Вроде и солнце бывало.
Елтышев усмехался:
– В юности всё лучше было.
Тетка Татьяна сидела, слепо глядя вдаль. Наверно, вспоминала что-то свое…
Как запертый, метался Николай