– Брат! – воскликнул он, радостно, точно мальчишка, размахивая над головой руками. – Ну, что дóма? Где подкрепление, с которым ты сулил возвратиться?
До берега оставалось шесть или семь десятков футов. Черный нос корабля рассекал пенистые буруны. Агамемнон прикрыл глаза рукой, как если бы послеполуденное солнце вызывало у него резь, и прокричал в ответ:
– Пропали, брат Атрид! Все до единого!
5
Томас Хокенберри, бакалавр гуманитарных наук из колледжа Уобаш, магистр гуманитарных наук и доктор филологии из Йеля[2], в прошлом преподаватель Индианского университета – вернее, глава отделения классической литературы вплоть до смерти от рака в две тысячи шестом году от Рождества Христова, – а в течение последних девяти лет из девяти лет и восьми месяцев после своего воскрешения – схолиаст Олимпа, в чьи обязанности входило ежедневно в устной форме отчитываться перед Музой по имени Мелета о ходе Троянской войны, а точнее, о сходстве и расхождениях событий с теми, что были описаны в гомеровской «Илиаде» (боги оказались неграмотными, словно трехлетние дети), перед наступлением сумерек покидает площадь с погребальным костром, которому предстоит полыхать всю ночь напролет, и лезет на вторую по высоте башню Илиона – довольно, кстати, разрушенную и опасную, – чтобы спокойно поесть хлеба с сыром и выпить вина. По мнению Хокенберри, день выдался долгий и полный странностей.
Постройка, давно уже избранная им для уединения, находится ближе к Скейским воротам, чем к центру города – дворцу Приама, однако не на главной проезжей дороге, и львиная доля лавок у ее подножия в эти дни пустует. Строго говоря, башня – одна из самых внушительных в довоенной Трое – закрыта для посторонних. В первую неделю битвы с Олимпом сброшенная богами бомба снесла три этажа из четырнадцати, а также разбила по диагонали шарообразное утолщение у пика, напоминавшее формой маковую коробочку на стебле, уничтожив потолок у нескольких верхних комнат. Фасад изрéзали пугающие трещины, а узкую винтовую лестницу усеяли штукатурка, обломки кладки и даже кирпичи, вылетевшие из стен. Два месяца назад Хокенберри с немалым трудом расчистил себе дорогу наверх, к одиннадцатому этажу. По настоянию Гектора моравеки оклеили входы оранжевой лентой с графическими пиктограммами, которые предупреждали всякого, кто посмеет забраться внутрь, о том, какие ужасы его ждут (согласно самым жутким из картинок, башня собиралась рухнуть в любую минуту), и под угрозой царского гнева велели держаться подальше.
Охотники за наживой обчистили строение за семьдесят два часа, после чего местные жители и в самом деле стали обходить пустое, никчемное здание стороной. Бывший схолиаст пролезает между оранжевыми лентами, включает ручной фонарик и начинает долгое восхождение, нимало не тревожась о том, что его арестуют, ограбят или просто застанут врасплох. Мужчина вооружился ножом и коротким клинком. Кроме того, Томас Хокенберри, сын Дуэйна, слишком хорошо известен как приятель… ну, может, и не приятель,